Твои обнаженные нервы
Покрылись коростой давно.
Жопастые суки и стервы
Изводят тебя на гавно.
И ты – дорогая игрушка,
И черти играют тобой
И держат все время на мушке.
Какой дорожишь ты судьбой?
Вот этой? Да выбрось тревоги,
И с ними чертей и тюрьму.
А нужен ты только лишь Богу
И только ему одному…
Голос на сельском кладбище…
Здесь только мертвые не пьют, и стонут, плача, провода,
Давно не сеют и не жнут, и все дороги – в никуда.
Я по дорогам тем прошел. Устал, продрог, по волчьи выл.
Мне странно, мертвому, еще: с улыбкой думать, что я жил…
Что я китайский спирт хлестал, и жил угрюмым, страшным, злым.
В гробу, с улыбкой на устах, намного лучше, чем живым…
На Амуре
Надо мной ходили тучи хмуро:
Я студентом в юные года
На высоком береге Амура
Охранял, в речном порту, суда.
Баржи, земснаряды и черпалки,
Тралы и морские невода.
Шел я в трюм за рыбой вперевалку.
А под трюмом двигалась вода…
Не дошла до родины горбуша:
На пути ее попался трал.
Иссушая, убивает суша.
Лучше повстречать девятый вал,
Где она гуляла бы на воле,
Рассекая волны. И в пути
Зрели в ней икринки. Но до боли
Радостно на родину идти!
Чрево трюма не окинуть взором,
Там мерцают в бликах темноты
В корчах мук застывшие укором
Тысячи горбуш, ощерив рты…
Жизнь прошла, как в море-океане:
Рвал колючки, тралы, невода,
Рассекая волны, плыл в тумане,
Возвращаясь к родине всегда.
Люди, выворачивая душу,
На моем пути бросали трал…
Вижу я плывущую горбушу
Прямиком, на самый грозный вал.
Шторм бушуя, пенится по зыби,
И взлетая с брызгами легко,
Чутко чует трепетная рыба,
Что остались тралы далеко.
Но на самой высшей точке вала,
Совершив в полете разворот
И в пучину падая устало,
Чувствует, что родина зовет!
……………………………………
Мне знакомы жизненные бури,
Но теперь сквозь солнечный туман:
Вижу себя юным на Амуре,
А Амур уходит в океан…
В новом веке
Вот опять живу в обшарпанной общаге.
Где ровесники, друзья или подруги?
От Нью-Йорка до Госдумы и Гулага –
Каждый пайку получает в своем круге.
Я остался у разбитого корыта,
В ареале моём – только атавизмы:
И луна над старым садом не забыта,
А деревня еще смутно помнит измы.
Говорят здесь о душе, а также – чести,
Поминают часто бога или чёрта,
И не смотрят телевизор, даже «Вести».
Словом, люди здесь совсем иного сорта.
И