– М-м-да, Петруха… – Гоша Хуцан зло сплюнул в сторону реки и замысловато матюгнулся, – едрит твою налево, сказала королева, кого я захотела… Счас, паря, в речку соваться – рыб кормить. Да… И чо я поперся, дурак, с тобой?! Талдычили же мужики, что Уда шалит…
– Дак знать бы где упать, соломки б подстелил.
– Тут стели не стели – реку нам не одолеть… Давай-ка, Петро, запалим костерок, для начала ужин сгоношим, зум[6] грам примем.
– И то верно, – охотно согласился отец и присказал обычное. – Чтой-то стали ноги зябнуть, не пора ли, брат, дерябнуть.
– Давай, Петро, сушняк пошукай на костер, а я таган смастерю под котелок. Мяска заварганим…
Но отец уже не слушал Гошу Хуцана, – блуждающий взгляд узрел на другом берегу мать, скорбно темнеющую в тени разлапистого черемушника, к ногам ее сиротливо жались ребятишки. Отец поднялся, сошел к самой воде и громко, чтобы перекричать рев Уды, спросил:
– Ну, как вы там без меня?
– Тьфу! – сухо сплюнула мать, не совладав с досадой, терзающей и томящей душу. – Он еще и спрашиват… бесстыжие твои глаза!.. Тут ребятишки с голоду загинаются, а он, ирод, выгуляться не может…
То ли холодный ветер, слава Богу, остудил и унес поносные слова по стреженю реки, то ли уж отец пустил материну брань мимо ушей, но как ни в чем не бывало опять крикнул:
– Майка-то отелилась?
– Да-а, тебе, отец, хошь наплюй в глаза, все божья роса, – мать заплакала, и у ребятишек потекли слезы по щекам.
– Ты, Аксинья, не думай, что загулял. На рыбалку сбегал. Самый клев… Ладно наудил и продал выгодно… А потом лесхоз турнул на два дня в лес жерди рубить… на огорожу. Так что, ты не думай… Вчера вечером маленько с Гошей посидели…
– Этот идол окаянный кого хошь с пути собьет. Нету на него пропасти…
Гоша смекнул, что баба и до него добралась, а посему и возмутился, но решил Петро оправдать:
– Ты, Ксюша, понапрасну мужика не хай… тоже мне, хаянка!
– А-а-а, вас хай, не хай, что об стенку горох, – проворчала мать. – Черного кобеля не отмоешь добела.
– Ты вот ругашься, а он ить полну телегу харчей наворотил…
– Хошь сам живой обернулся, и то слава богу…
– Все, бедный, переживал: как там Ксюша с ребятишками…
Пока Гоша утешал, тихомирил