с муравьиной зеленью, с соловьем, гремящим в державных арка
раскрытых настежь – теперь уже до победы.
И венки плывут по каналам в речистых парках
в честь Фонтаний святых и нимф серебристых Леты.
Бог Янус стоит в Михайловском замке, Федор
смотрит, как снег идет за двоих, за троих, за многих.
Януарий – странник, стоящий на месте, сверток
с небытием – хорошеет, как яхта в высоком доке.
Федор видит, идут солдаты, со спин их смотрят —
ягуар по горло, Иван-да-Марья по плечи,
а еще прорастает лавр, шумный от ветра с моря,
и свечи горят, говорят человечьи речи.
Бог небесного свода! человеков хранитель от мига,
когда Спермус, как лев с клинком в загустевшей лапе,
первым прорвался к цели и стал над прудом, как липа,
не зная, зачем ему пруд, все эти глуби, хляби.
Федор смотрит, как снег летит, укрывая Невский,
пахнет елкой и медом, змея лежит на комоде,
свитая в обруч, в венок, и белы занавески,
подрагивая от удара внизу топора по мясницкой колоде.
Бог, растущий из пустоты, заключенной в ребрах,
кажущий лики ангелам в паутине,
обворовывающий живых – их отличая от мертвых,
переча вестнику в небе и Богу в пустыне!
Ты расти, моя снежная лапа, бедные люди,
говорит ей Федор, плещась молоком в бидоне,
и ложится в нее, и целует бедные груди,
и плывет в море света, ничей, как тритон в тритоне.
Камбала
Плывут когтистые корабли.
Ответь, Ахилл, почему уже не уснуть?
Отчего разрывает бабочка на себе рубаху,
а пальцы сделаны из звезды и глины
и сознание омрачено?
Почему ухо, как пеликан, на двух ногах идет вослед за эхом
и в руки словно вложено по раковине из кварца и звука,
и от этого они тяжелей и проще?
Отчего дети кричали сегодня ночью,
кто укутал их снегом?
Звуки-узлы в весла сегодня ввязались,
моряки губы кусают, как грушу, чтоб сдвинуть
мель с места, сдвинуть до подбородка, до сердцевины, до завязи
до зернышка света, до проростка луча,
в котором ты ловишь себя, как стеклянного глупого краба
в колодце
Ты стоишь на месте, но тянется за тобой хвост пыли,
словно после джипа на выгоревшей дороге,
ты все еще ящер, в хвост твой вотканы деревья, поселки
и плач цыганки
Если не сейчас, то когда же? —
ответь, Ахилл, отчего обеспамятела Елена?
Зеленый вазелин месят весла,
клейстером тянется луч,
я грызу собственную пяту до корней, до зубов света.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».