Тут я поняла, что люблю Девятова, и думала так вплоть до окончания школы, пока мы с ним не поцеловались на дне рождения у одной моей подружки. Потом я очень плакала на похоронах Маргариты Георгиевны – Девятова в это время отпустили из тюрьмы под подписку, что ли. После этого наши пути не пересекались. Хотя, повторюсь, гад он был ещё тот: ухитрился даже на собственной свадьбе подраться со своей невестой. И педагогика здесь очевидно бессильна – с самого-самого начала. Хотя, боюсь, и в моём случае – тоже.
Как я сломала зуб
Мама поняла, что ничего не получится, ещё когда я училась во втором классе. Она надеялась, что я возьму и вырасту красавицей. А я взяла и сломала зуб. Надо сказать, что зубы у меня были выдающиеся – во всех смыслах. Во-первых, они только-только выросли, и выглядели гигантскими. Два огромных белых резца, выступавших вперед и даже заходивших один на другой – им места не хватало, чтобы спокойно сидеть себе рядом, так что правый нахально устроился, можно сказать, на коленках у левого. Они, эти новые зубы, появились совсем недавно, я к ним толком не привыкла. Мы с Девятовым в тот день, погрызшись немного на тему, кто будет космонавтом, когда вырастет, развлекались тем, что забегали на железную горбатую горку. Тут-то я и махнула головой не туда, врезалась зубом в железный бортик этого чудовища (в смысле – горки) и… прощай, мамины честолюбивые планы. «Зубастая корова стала беззубой…» – ошеломленно сообщил сам себе Девятов. Я, захватив брошенный велосипед, побрела домой и с расстройства легла спать под одеялом с пододеяльником. Надеясь, что когда проснусь, всё будет по-прежнему. Но шершавый обломок – это было первое, что я почувствовала во рту, проснувшись и проведя языком по верхнему ряду зубов. Мама, придя с работы, так опечалилась, что даже дала мне подзатыльник и пробормотала, что это, конечно, уже всё – ничего не получится дальше. Зубной врач Беззубенко сказала, что надо ждать, пока я вырасту – детям коронки не ставят. Сестра пообещала, что теперь будет со мной ходить, чтобы я отпугивала, если кто к ней пристанет. В общем, я закрыла свой маленький рот и старалась поменьше говорить и смеяться, очень сильно контролируя вздёрнутую верхнюю губу – чтобы ничего из-под неё не выглядывало. Вид у меня при этом с годами становился всё болеё сдержанным и интеллигентным, так что взрослые мне стали доверять и считать рассудительной спокойной девочкой. Про личную жизнь теперь, конечно, можно было забыть навсегда.
И только добрый муж соседки Женечки-Шедевры, дядя Володя Смирнов, приглядевшись как-то ко мне, сказал, что я вырасту очень, очень красивой женщиной – но вот только зубы мне придётся поменять…
Дядя Володя Смирнов знал о зубах и красоте больше, чем прочие: его жена Шедевра,