– Э-э-э, Кеос, да у Феодосии же нет таких пышных грудей, как у Агриппины, – Леонид явно не собирался сдаваться.
– Зато она гораздо искусней в любви, – не меняя подчеркнуто вялого отношения к разговору и действительности, ответил Кеос.
– О-о-о!!! – ответом ему был целый хор мужских голосов: Каликс, Андреас, Амариллис, Диметриос – да почти вся улица заметно оживилась. Слышались даже аплодисменты.
Кеос улыбнулся себе в бороду. Это был примерно тот эффект, на который он рассчитывал: побороть Леонида в словесной перепалке было трудно, да чего там, – невозможно, но можно было лишить его славы. Как только внимание публики перешло к Кеосу, Леонид понял, что проиграл. Чтобы скрыть проигрыш, он начал о чём-то оживлённо беседовать с Каликсом, показывая, что, якобы, утратил всякий интерес к этой теме. А потом вдруг тронул поводья и ускакал вперёд – балагурить с девушками, которых сегодня было исключительно много. Они были решительно повсюду – на улице, в воротах своих домов, на пороге, на балконах, в окнах!.. Уходящее войско провожали цветами, воскуряли благовония, чтобы отогнать злых духов, дарили подарки – ленты, платки, обережные бубенчики и прочую памятную и приятную мелочь, ну и конечно, обильно осыпали воздушными поцелуями. Не грех было и поцеловать по-настоящему, чем особенно беззастенчиво пользовались молодые воины.
Кеос с завистью отметил, как ловко маленький Леонид умудряется целовать девушек, не слезая с лошади. А чтобы дотянуться до тех/, кто стоял на верхних этажах, Леонид вставал ногами на седло, не желая пропустить ни один поцелуй. «Прямо циркач» – с завистью подумал Кеос. У них с Леонидом насчет девушек был давний спор. Леонид считал себя неотразимым любовником, а Кеос… тоже считал, но виду не подавал. Леонид идейного соперника чувствовал и поэтому, постоянно подкалывал своего друга. Кеос не возражал, но и спуску не давал. Так они и шли по жизни – соседи, друзья и соперники.
Македонское войско выходило из города под предводительством великолепного македонского царя – Александра, сына Филиппа. Царь величаво восседал на превосходном вороном жеребце, весь в золоте и бронзе, сияя на солнце, словно молодой бог. И жители Пеллы, завидев его, падали на колени, не в силах оторвать взор от его великолепия и красоты, шептали: «Аполлон! Воистину, сам Аполлон», и тянули к нему руки. Царь приветливо махал им, стараясь каждому заглянуть в глаза, будто бы хотел запечатлеть в своём сердце родные взгляды. Некоторым, особо знатным вельможам он лично пожимал руки в знак своего расположения. Впрочем, пожимал руки и простым гражданам, которые так или иначе были ему знакомы – кузнецам, конюхам, оружейникам… Те же, кому выпадала такая часть, – удостоиться рукопожатия самого царя, – сияли счастьем. Многие потом снимали туники, до которых дотронулся Александр, и хранили их, как талисман, как семейную реликвию, передавая из поколения в поколения со словами: «Храните дети, эту тунику, на ней счастливая рука самого