Борис шел быстрее, стараясь скорее покинуть улицу. Спрятаться в своей комнате в родительской квартире. Запереться. Занавесить окна и поставить кассету…
Так протекали его выходные уже на протяжении месяца. В абсолютном одиночестве и отрешенности. Каждую пятницу или субботу он приезжал домой. Отвечал на одни и те же вопросы родителей, ел и уходил в свою комнату. На кровать, к видео-двойке Sony, напоминающей о былом, фильмам… и грусти к самому себе, мыслям, мечтам, ожиданиям. Его руки уже скоро как год не касались клавиш…
Борис скрылся за дверью подъезда. С радостью «маленького» человека, сбежавшего от людей. Через ступеньку, прыжками, поднялся на третий этаж. Он хотел, как можно скорее добраться домой. Родители лежали в гостиной на разобранном диване перед телевизором и молчали. Он тихо насыпал в тарелку сваренные макароны, бросил кусок сливочного масла, натер туда сыра и юркнул в свою комнату. Теперь… можно было оставаться с собой как минимум до утра. И с фильмом «Не упускай из виду», за которым Борис решил спрятаться от мира, как за высокой, непроницаемой стеной. Он выключил свет и поставил кассету. Застывшее сердце ожило. Борис сел вплотную к маленькому телевизору и взял в руки пульт. Полетели вперед кадры. А вот и рыболовная шхуна, рыба в сетях, гостиничный номер… и коварная улыбка очаровательной Жанетт. А вот и стул… растерянный Пьер… а здесь… «стоп».
Снова мелькнул перед глазами Невский… и бессонная ночь на вагонной полке. Стало даже не по себе. Он лег, оставив кадр «висеть». Закрыл глаза. Жанетт и Пьер согрели его, став лучшими друзьями. Вся эта сегодняшняя жизнь стерлась, как мел со школьной доски.
Через пару часов кровать его заскрипела. Он сел, поставив свои босые ноги на прохладный, паркетный пол. Его руки повисли на коленях, словно сухие ветки. Видеомагнитофон и телевизор уже давно перешли в спящий режим, закрыв глаза, задернув шторы, напоминая о себе только красными, приветливыми огоньками. Его голова опустилась. Руки крутили невидимый калейдоскоп. Причудливые, поражающие воображение, узоры вдруг рассыпались. Цветные осколки не складывались, но сбивались в уродливые, ужасающие картинки.
Машина мчалась по Варшавке. В крайне левом ряду, помигивая фарами, предлагая уступить дорогу. Нестеров, загородившись от дороги шторками, ровно так, как когда-то он загораживался от повседневного бытия французским фильмом, о котором вдруг вспомнила вчера Лариса, сложил руки на груди, наклонился, затем снова откинулся. Он не находил себе места. Волны тепла, вызванные недавним Ее звонком, воспоминаниями о вчерашней встрече сменялись холодом, темнотой, преследовавшими его все последнее время. Он словно попал