Моя соседка по палате Елена (хоть и постарше) была, как мне казалось, поздоровее, покрепче, что ли. Я же загибалась, так мне было невмочь. Доктор у нас была пожилая еврейка, фронтовичка, что называется, врач от Бога. Она положила на алтарь медицины свою жизнь, переболев и сама когда-то туберкулезом. Она лечила нас от болезни непонятной, никем толком необъяснимой и неизученной, откуда она возникает и отчего вдруг может исчезнуть, этиология этой хвори медицине неизвестна. Честно говоря, я смутно помню это время. Из-за постоянного недомогания темно было в глазах, всё делалось через силу, с отдышкой в груди и испариной на лбу.
Помню только, как один раз врач перепутала дозу гормонального препарата, которое прописывалось строго по схеме, и я чуть было «не врезала дуба», – тогда у меня почернели губы и похолодели конечности. А ещё помню, как мне рассказали, что я однажды разбудила всю палату, десять человек, посреди ночи, перепугав всех до смерти исполнением какого-то марша в полный голос, причём, сама я так и не проснулась, хоть и села на кровати, жестикулируя или дирижируя, уж не знаю, что это было. Помню и приятельницу Елену, да, как и не помнить её, если именно она сыграла роковую роль в моей судьбе.
Эта женщина была довольно интересной собеседницей. Она увлекалась изотерикой. Вернее, предмет её обожания – молодой художник – увлекался этой псевдонаукой. А она втайне от опостылевшего мужа, как водится, бегала к нему в студию, где молча, открыв рот и боясь проронить слово, раболепно взирала на его картины и благостно внимала его россказням про параллельные миры и перерождения. А, окончательно обезумев на старости лет от счастья и любви, она помчалась к колдуну за советом, как ей быть: разводиться или не разводиться. Этого колдуна порекомендовала она и мне, если он вдруг когда-нибудь понадобится. Но тогда он мне был ни к чему, и я очень надолго, года на два, забыла о его существовании.
Ещё помню: лежим мы как-то перед сном на кроватях, перешёптываемся с соседками, как обычно. Вдруг одна из нас подскакивает к окну и кричит:
– НЛО! Смотрите, девочки, тарелки!
Мы все как одна подскочили и тоже прилипли к оконным стеклам по всему периметру полукруглой палаты, и ахнули:
– Боже правый, спаси и сохрани! – Причитал кто-то перепугано.
А в небе за парком, а, может, даже на другом конце Москвы неподвижно, симметрично по отношению друг к другу, застыли три поперечные полоски неонового свечения: две сверху, а одна ровно посередине чуть ниже.
Одна из нас говорит:
– Да,