Театр Отражений много гастролировал, но Зур давно отказалась от больших, многоосных грузовиков – узкие улочки старинных городов становились для них непреодолимым препятствием. Или не улочки, а место выступления. В Москве, например, театр традиционно играл в древних соляных подвалах, проехать в которые гигантские машины попросту не могли. А вот фургоны – с лёгкостью. Колонна поднялась по безлюдному Яузскому бульвару, свернула налево, в Подколокольный, спустилась к Хитровской площади – там полицейский автомобиль остановился, перекрыв дорогу в сторону Солянки, а фургоны по очереди отправились в распахнутые железные ворота с красной буквой «М» и исчезли внутри простенького здания, из которого давным-давно был проложен грузовой въезд в замысловатую подземную «систему» старой Москвы. В огромный, выложенный кирпичом лабиринт высотой в несколько метров и с такими широкими «улицами», что на них могли разъехаться два «УАЗа».
Официально считалось, что некогда этот гигантский подземный город предназначался для хранения соли. И возможно, часть его действительно использовалась для этой цели, но только часть, потому что расположенный в глубине лабиринта амфитеатр вряд ли можно было отнести к складам. Даже с натяжкой.
– Мы подготовили должное количество помещений, Татум баал, – с почтением произнёс Шварц, помогая женщине выйти из фургона. – Грузчики ждут.
Шварц – правая рука Гаапа, исполнитель воли первого из Первородных Москвы, никогда не занимался делами лёгкими или неважными. Его присутствие демонстрировало уважение. Зур это обстоятельство отметила и оценила.
– Я знала, что на вас можно положиться, – прошелестела она из-под капюшона. И прикоснулась к руке грешника. – Ни в одном другом городе Отражения я не чувствую себя столь комфортно.
– Гастроли Театра Отражений – праздник для нас, Татум баал, – склонил голову Шварц. – Мы восхищаемся вашим искусством.
Зур знала, что, в отличие от Гаапа – подлинного ценителя тёмной сцены, Шварц был неимоверно далёк от восприятия прекрасного, но знание не мешало ей принимать лесть.
– Благодарю.
Её прикосновение подарило грешнику «укол удовлетворения» – короткий, но с долгим послевкусием. Шварц неприятно улыбнулся – его портили мелкие, словно сточенные напильником, зубы – и негромко произнёс:
– Мы ожидаем на первом представлении особого гостя, Татум баал. Он явится после начала и останется в ложе баала Гаапа. Не нужно привлекать к нему внимание.
– Никакого внимания, – кивнула Зур.
– Но мы надеемся на какой-нибудь особенный подарок после постановки, – закончил Шварц. – Баал Гаап хочет произвести на гостя впечатление.
– Баал Гаап останется доволен, – пообещала Татум.
Тёмное искусство Театра Отражений являлось табу для высших органиков, но с каждым годом им становилось всё труднее и труднее противиться соблазну запретного. В последнее время Зур часто встречала обитателей Дня на своих постановках, а предосторожности, которые принимал гость