«Дурак, это искусство обольщения!»
Если не ошибаюсь, именно в ту пору Хадеев писал докторскую диссертацию философу Саше Домже – ученому секретарю института философии при Академии наук БССР. Диссертация, дай Бог памяти, сочинялась на тему неких новых позиций социалистической ответственности или чего-то в этом духе. Саша ходил зимой и летом в стареньком, давно потерявшем цвет пальтишке, застегнутом на одну пуговицу. Поскольку остальные пуговицы были вырваны с мясом, а пальтишко было на пару-тройку размеров меньше его туши, спереди Саша походил на речной затор, перетянутый бобровой плотиной, а сзади – на борова, вставшего на копыта. При нем всегда находился портфель с оторванной ручкой, и Саша носил его в охапке.
Заскорузлый человек.
Он беззвучно возникал у хадеевской двери с виноватой улыбкой на лишенной выражения физиономии старшины-сверхсрочника, подкрадывался к Хадееву и заискивающим, но не терпящим возражения шепотком выдыхал:
«Ким Иванович, вы тут неправильно написали!»
Ким зверел, вскакивал, вырывал у Саши портфель и, лупя изо всех сил его портфелем по его спине, матерился и выгонял наружу.
Часа через два хадеевская дверь опять беззвучно отворялась и в проеме возникало виноватое лицо Саши Домжи.
Сцена Сашиного насильственного изгнания повторялась каждодневно по два-три раза. Так Домжа на своем горбу постигал тяжкий путь познания. Воистину он выстрадал свою докторскую.
«Саша, – спросил я как-то у него, – ты же философ, скажи, что будет в будущем?»
«Это… – ответил Саша, – это же ого, что будет… человечество научится солнечные лучи напрямую жрать, и у всех живот отсохнет… – Саша задумался, просветлел и продолжил пророчество, – и руки отсохнут… один палец останется, чтобы кнопки нажимать»…
«А дальше, дальше что?»
«Дальше?.. Это… это, ого, что будет! Дальше люди научатся мыслями все делать!.. Даже палец отсохнет… Одни мозги будут… кишать!»
«А дальше, Саша, дальше!»
«А дальше, – Саша задумался, на его физиономии вновь вспыхнул пророческий свет, и он изрек, – а дальше… может, и мозгов не будет!»…
Как-то я привел Хадеева к себе домой. Отец подозрительно посмотрел на нищенское одеяние Кима, на стоптанные башмаки, вынес ему свою запасную пару туфель и с разочарованием произнес:
«Знаете, Ким, я вас перестал уважать, когда увидел, что сквозь ваши подошвы просвечивает грязь… а не небо».
Не знаю, что именно отец имел в виду, скорее всего, хотел избавить Кима от смущения.
Отец жил с неиссякаемой жаждой человеческого идеала…
Как-то, взглянув вскользь на первые черновые страницы Иова, он сказал мне: «Сынок, неужели ты настолько глуп, что не заметил, как Сатана со Всевышним поменялись местами?»
«Папа, а почему остальные люди этого не заметили?»
«Они боялись, они хотели просто выжить, выжить любой ценой, даже ценой жизни под дьяволом. Они не ведали опыта смерти»…
«Но