Гензель вспомнил один вопрос, который уже не раз всплывал в его мыслях, но который он всякий раз пытался загнать поглубже. Теперь он почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы наконец его задать.
– Эти ткани… Они человеческие?
– Преимущественно. – Геноведьма небрежно пожала изящными плечами, скрытыми тонкой тканью платья. – Тем лучше. Каждому существу комфортнее и безопаснее, когда он окружен чем-то родственным ему, а что может быть нам роднее и ближе, чем человеческая плоть? Здесь мы в такой же безопасности, как в материнской утробе.
Гензель споткнулся. Наверно, он изменился в лице, потому что геноведьма схватила его за плечо. Пальцы у нее оказались длинными и на удивление сильными.
– Эй, что с тобой? Тошнит?
Он заставил себя кивнуть.
– Мы же… мы… Мясо. Мы ели его вчера.
– Ах, ты об этом! – Геноведьма звучно рассмеялась. – Было бы о чем тревожиться. У моего дома есть сложная нервная система, но это еще не говорит о наличии разума. А что такое тело без разума, если не самый обычный биологический материал? Всего лишь плоть, бездумная, бесчувственная и безэмоциональная. Какая разница, человеческая она или нет?
На взгляд Гензеля, разница была. Но он заставил себя стиснуть зубы. Пожалуй, самое глупое, что можно придумать, – спорить с ведьмой в ее собственном логове.
Она вела их с Гретель все дальше и дальше, в мясном доме оказалось множество комнат. Были крохотные комнатушки из обвисших мышц, чьи волокна выглядели разбухшими и сероватыми, – геноведьма ворчала, что здесь неважное кровообращение, оттого они годятся только под чуланы. Были галереи и переходы, длинные и узкие, напоминавшие кишечные витки, и пол в них скользил из-за настила, похожего на тончайший упругий ворс. Были воспаленные железы в стенах, источающие вонь и едкий гной. Были помещения, безмерно заросшие жировой тканью, – ее лоснящиеся белые вкрапления подчас превращались в подобия грибов и сталактитов.
Лестницы здесь были сложены из костей и укрыты грубой, как дерн, кожей. Сфинктеры играли роль дверей и сами раскрывались, стоило лишь ведьме прикоснуться к ним ладонью. Трубопроводом служили толстые упругие вены, сизыми змеями протянувшиеся вдоль стен, в них что-то двигалось, отчего вены ритмично сокращались. Было даже подобие электропроводки – тончайшая сеть нервов, растянувшаяся по поверхности потолка. Это было похоже на экскурсию по человеческому телу.
«По телу, превращенному в дом, – подумал Гензель, пытаясь понять, что именно он испытывает: восхищение или отвращение. – Я бы, пожалуй, сошел