старых волшебных знакомых уже не встретить.
Алиса давно бы покинула мёртвый рай,
но двести пятнадцать лет не встречала смерти.
И жизнь продолжается – лишь для неё одной:
то ветер ворвётся, то время шагнёт налево,
круша циферблат интересной своей игрой,
то снова приснятся Валет или Королева…
Ночами Алиса пытается вспомнить мир,
который покинула вот уж как два столетья.
Но прошлого нет, и теперь кроме чёрных дыр
в нём больше уже ничего невозможно встретить.
Одно она помнит прекрасно: всё началось,
когда она встретила Кролика, – несомненно,
во всём виноват этот Кролик. Волнами злость
при воспоминанье бежит по холодным венам.
Алиса его бы убила – не знай, что он
давно как последовал за Госпожой под землю,
издав на прощанье, как скорбный последний стон:
«Я должен успеть и, конечно же, я успею…»
Хотя его смерть не избавила их от встреч,
и призрак с часами частенько мелькает рядом.
Не только с часами – теперь он таскает меч.
За преданность, видимо, дали сию награду…
Когда холодает и в окна стучит зима,
Алиса уходит в прозрачное зазеркалье
и бродит по стёклам, как будто сойдя с ума,
укутавшись тёплым платком и багровой шалью.
На шахматных клетках давно воцарился мир,
но это лишь портит былую красу пейзажа.
И Рыцарей нет. Кто кого из них погубил?
И кем ей восполнить тогда пропажу?
Алиса подолгу стирает со стёкол пыль,
глядясь в отраженье, но как-то не узнавая.
Всё стало единым: фантазии, сон и быль -
не собраны только осколки Шалтай-Болтая…
А жаль, он бы мог рассказать ей теперь о том,
что стёкла боятся холодных тупых предметов
и всё Зазеркалье – большой сумасшедший дом -
так просто разбить молотком и вернуться в лето…
АКТРИСА
Она играет жизнью, как на сцене.
Её игра всё лучше с каждым днём.
Но лишь один её игру оценит
и под дождём поделится зонтом.
Он вообще отдаст ей всё на свете -
и сердца жар, и прелести витрин.
Ну а венцом, конечно, станут дети,
прекрасные снаружи и внутри.
И вот она опять на чьей-то сцене.
Играет мать – заботлива, добра.
Но поздней ночью обхватив колени,
она поймет, что это не игра.
Вдруг по щекам на белую подушку
скользнёт слеза, созревшая давно.
На это глянут детские игрушки,
и вновь они уставятся в окно.
А он уснул, давно уснул, не зная,
что всё уже закончилось, увы.
От только что построенного рая
осталось море высохшей листвы.
Такая роль была ей не под