Предположим, человек родился наполовину русским, наполовину евреем, в детстве смотрел на мир, формировавший его взгляды, сквозь весьма стереотипные категории, принятые в его русском окружении. Например, мы – самые гуманные, великие, умные, несущие добро, защищающие мир, а они – злыдни, враги, чурки, черножопые и т. д. Затем судьба выбрасывает финт: человек попадает в другую культуру, культуру тех, о которых он – не очень просвещенный среднестатистический обыватель – думал как о менее развитом, менее образованном обществе. А на деле выясняется, что их культура древнее, чем твоя; перед тем как что-то сказать, они двести раз подумают, чтобы тебя не обидеть, в чем оказываются тоньше и деликатнее; и отказывать они не умеют, а если приходится, то это весьма болезненный для них процесс, – и многое другое, чего ты недопонимал в силу молодости и отсутствия подсказчиков. И попадаешь в новую культуру в таком статусе, что уже не выкрутиться. Начинаешь учить язык, знакомишься с менталитетом, вникаешь в логику поведения, то есть на протяжении нескольких лет идет процесс изменения и перехода на их сторону. Через какое-то время понимаешь уже и тех и других. И к тем и к другим относишься с уважением, а непонимающим можешь объяснить тонкости ментальности тех народов, в чью среду ты интегрирован. Здесь судьба выбрасывает еще один финт. Твоя семья оказывается свидетелем и жертвой войны, где твои старые, после неудачной попытки усмирить твоих новых, решили пойти на кардинальный шаг – повоевать. Ты и твои новые близкие остаетесь без дома. Отсутствие погибших в семье вроде бы не обостряет агрессию и травму, нанесенную со стороны, но навсегда формируется внутренняя амбивалентность. Душа мечется между старыми и новыми. Ведь и те и другие стали твоей сущностью. Состояние качели не покидает тебя всю жизнь.
Появляется желание разобраться в этом сложном состоянии. В силу профессии полем исследования становится литература, тематика которой мало кого ранее интересовала. Даже один маститый литературовед из твоих старых говорит: «А кому это сейчас интересно?» Да, наверное, кому-то неинтересно, но за историями стоят судьбы многих, и вычеркивать их нельзя, а какое место постсоветские события нашли в литературе – неизвестно. Начинаешь читать. Узнаешь о боли, которую твои старые наносили твоим новым и наоборот, а изменить ничего не можешь. Есть единственный способ попытаться проанализировать слово и комплексно донести найденную тобой информацию до читателя, который заинтересуется сложностью социальных процессов на переломе эпох и, так же как и ты, попытается найти ответы на некоторые вопросы или постарается услышать негромкие голоса, пробивающиеся из книг. Но мой поиск не должен быть похож на слезливое эссе наподобие текста выше, он должен выглядеть как научное исследование.
Как-то один замечательный грузинский профессор-литературовед сказал мне: «Знаешь, у меня столько материала, но не знаю, в какую рамку его оформить». И я не знала. Но судьба, как всегда, тут как тут. Я познакомилась с немецким профессором Мирьей Лекке, ставшей человеком, который помог подобрать ключи и изложить исследование, расставив все необходимые акценты, за что я ей очень благодарна. Более того, она помогла представить идеи наших совместных интересов научному фонду Volkswagen Stiftung, который дал финансовую возможность реализовать задуманное. Вокруг моего исследования о развитии русско-грузинских литературных связей после перестройки сосредоточились интересы грузинских и российских литературоведов – как известных, так и начинающих. В Грузии советами при поиске материала и информацией мне помогали профессора-картвелологи Заза Абзианидзе и Бела Ципурия, а также профессора-русисты Нодар Леванович Поракишвили, Мария Анатольевна Филина, Майя Дмитриевна Тухарели. Кроме того, часть работы в грузинских библиотеках, некоторые переводы с грузинского и интервью легли на плечи тогда еще тбилисских докторантов, а сейчас докторов филологии – Валерии Пурцеладзе и Наталии Сванидзе, а также австрийского слависта Олеси Цалковской. В России моей поддержкой были филологи (литературоведы, переводчики): Анаида Николаевна Беставашвили, Наталия Евгеньевна Соколовская, Александр Луарсабович Эбаноидзе, Илья Владимирович Кукулин, Гасан Чингизович Гусейнов. Кроме того, хочу поблагодарить за помощь в библиотечных поисках и возможность спокойной и уединенной работы в брянской библиотеке Наталью Пилькову и Ольгу Константиновну Логвинову, помогавших добраться до бесконечных архивов советских СМИ, а также украинского литературоведа Сергея Сухопарова. Спасибо и моей семье за терпение и ожидание мамы, жены, дочери, затерявшейся в книжных страницах, а также человеку, который не дожил, но по-детски чисто и восторженно радовался бы тем маленьким успехам, которые были в моей жизни, – моему отцу.
Введение
Два века, как грузинская культура зафиксирована на России, и эта фиксация определяет характер ее политического мышления и культуры. Грузинская нация зародилась в лоне Российской империи и прошла инкубационный период у нее на коленях. Соответственно, Россия – и колыбель ее, и «родовая травма». Она – главный, если не единственный, субъект ее амбивалентной любви-ненависти.