– Это я ограничен? Шизофреник, который целый день болтает сам с собой, говорит мне, что я несколько ограничен в своем понимании общения. Да что это вообще такое – понимание общения?
– Да и не только в общении! Мне кажется, что ты вообще ограниченный человек. И жизнь понимаешь ограниченно! Я в этом уверен!
– А я уверен, что тебе нужна медицинская помощь!
– Даже если и так, какое тебе до этого дело?
– Я беспокоюсь о тебе.
– С какой стати?
– Ты мне не посторонний человек, понимаешь? Мы столько лет вместе. Мне больно, когда я вижу, что ты живешь в каком-то воображаемом мире, и тебе дела нет до реальности.
– Ну если так, то помоги мне вернуться в реальность.
– Для этого тебе нужно признать, что ты болен.
– Чем?
– Шизофренией.
– Кто? Я, что-ли?
– Ну а кто? Я, что-ли?
– С чего ты взял?
– Ну ведь ты разговариваешь сам с собой!
– Нет, я просто люблю общаться.
– Вот так это до бесконечности может продолжаться, так что пойдем дальше, – сказала Матильда.
– А что с тем мужчиной, тихонько сидящим в углу?
– Это Джером, сошедший с ума композитор, слушающий тишину. Хотя мне сложно назвать его сумасшедшим.
– А в чем проявляется его болезнь?
– Он слушает тишину. После своего грандиозного концерта он несколько дней рыдал, как дитя, после чего перестал говорить, и вообще он стал вести себя так, чтобы своими действиями не создавать никаких звуков. Накануне случившегося Джером написал записку, в которой было ясно, что тишина для него стала дороже всего, и ей он посвящает всего себя. Члены его семьи пробовали выйти с ним на контакт, но он их игнорировал. Тогда они решили отправить его в больницу в Бостоне. Главврач через месяц его пребывания связался с доктором Кохом, и Джером оказался здесь.
Перед тем как Джером стал тихим, его одолевала жажда создания гениального музыкального произведения – шедевра всех времен.
Возможно, крахом стало то, что он познакомился с творчеством Альфонса Алле, который в 1897 году сочинил и исполнил «Траурный марш для похорон великого глухого». Это произведение не содержало ни одной ноты, только тишину в знак уважения к смерти и понимания, что большие скорби – немы. Но партитура была создана, и представляла собой пустую страницу нотной бумаги. Джером был тронут этим до глубины сердца, но вместе с этим разбит. Он понял, что не только большие скорби немы, а вообще абсолютно все пребывает в немоте, в абсолютной тишине, совершенство которой ему никогда не удастся превзойти. Наверное, это и послужило причиной.
Доктор Кох говорит, что Джерому нужно время и все восстановится. Он уже идет на поправку: как только его привезли, он не терпел музыки и громких разговоров, теперь это не нарушает его тишины.
– Матильда, у Вас великолепная память. Вы что,