– Да ну! – восхитился Костька, – Митьк, видал? А мы с тобой сроду в городу Саранском не бывали…
– Ну и чё? Зато я с мамкой в Куйбышеве был, – пробубнил Митька, ещё не совсем примиряясь в душе с Костькой.
– Да, – продолжил задумчиво Костька, – Саранск – это те не деревня.
Серёжка гордо задрал голову, почувствовав свое превосходство перед старшими товарищами, и важно произнёс:
– Да-а, в общем, так себе… – потом встрепенулся, вспомнив самое важное:
– Вот! Тюмок та-ам… На кажном углу стоят!
Костька остановился, вопросительно уставился на Серёжку:
– А углов?
– Чё, углов? – не понял Серёжка.
– Ну, углов-то скока?! – кричал, закатившись от смеха, Митька.
Наступил окончательный мир, особенно радостный после скандала и потасовки!
– Да ну её, Варёночку! Давайте нони к нам в сад залезем! У нас яблоки – во! – и Митька развел в стороны руки – еще шире, чем недавно Костька.
Переполняемые счастьем друзья припустили по дороге, поднимая пыль выше, чем Тюмкин мотоцикл.
У омута
На берегу реки, заросшем ивняком, было страшно. И Митька с Костькой никак не могли спуститься к воде, где росли самые гибкие и ровные прутья: как раз то, что им было нужно.
У друганов было новое увлечение – рыбалка. Пришли они на реку за прутьями, чтобы из них наплести мерёт для ловли рыбы. Но пока шли, постоянно отвлекаясь: то на уток в озёрах, то на ящериц, оставлявших им свои хвосты, а то и поругаться, да и подраться немного, день склонился к закату. Друзья спустились с крутого берега, но подходить к потемневшей реке было ой как страшно. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Только иногда раздавался всплеск воды от какой-нибудь рыбы… или ещё кого неведомого? В реке отразились последние блики заката и исчезли, словно потонув в чёрной, тяжёлой глубине омута.
– Вот здесь ведь Бобыль-то утонул… – прошептал сухими губами Костька.
– И чё черти-то его сюды занесли, – еле слышно вторил ему Митька.
– Замолч, Трясной Митя! Чёрта не поминай! – процедил сквозь зубы Костька.
– Чё ты вякнул, Ширабан? – дрожащим от негодования, а еще больше от страха, голосом прохрипел Митька.
Назревала драка. Но пыл двух воинов охладил внезапный всплеск такой силы, что брызги долетели до их лиц. Присев от страха на корточки мальчишки на мгновение потеряли дар речи. Как током шарахнуло по всему телу, стало жарко, а в ногах такая слабость, что не то, что бежать, с корточек не встать.
– Русалка, – почти беззвучно шевельнул губами Митька.
– Накликал, придурок, – процедил сквозь стучащие зубы Костька.
– Костинька, айда отсю-ю-ю-дова, – заблеял Митька и стал старательно пятиться задом вверх по обрыву, опираясь руками о землю.
– Ха!