Я держалась в круге света разошедшегося огня, опираясь плечом об одинокую сильную берёзу. Рядом беспомощно белел ствол второй: корни вывернула, ветви раскинула. Не хватило места обоим деревьям – шибко разрослись. Вот и сгинуло одно, дало родичу больше места. Костёр тянул пальцы к небу, облизывая жаром тела веселящихся, точно мать лоб дитяти, от всяких хворей, ночниц да крикс3.
Серый обнял меня сзади и опустил щетинистый подбородок на плечо. И откуда появился?
– Что грустишь, душа моя?
Я с наслаждением втянула ноздрями воздух. Потный. И еловыми лапами пахнет.
– Да вот, думаю, не увела ли тебя какая ушлая баба, – вздохнула я.
– Ты что такое говоришь, женщина? Неужто думаешь, что с такой супругой, как у меня, ещё на кого-то силы найдутся?
Нет бы сказать, что любит меня безмерно. Оболтус.
– Ну, и ещё люблю я тебя безмерно, – добавил муж и увлёк меня в пляс.
Страх, голод, одиночество… было ли что въяве? Возлюбленный прижимал меня к себе, а я знай вдыхала родной запах. Как не умела танцевать, так и не умею. Да разве это важно? Запах обволакивал, обнимал, грел и завораживал. Я бессовестно оттаптывала мужу ноги, а он делал вид, что не замечает и кружил меня дальше. И я кружилась, отдавая всю себя без остатка, надеясь, что танец никогда не закончится, что костёр не потухнет, а этот запах, любимый, обволакивающий, проникающий, всегда будет рядом.
Танец закончился.
Я беспомощно прижалась к мужчине, силясь ухватить ускользающий миг счастья, уткнулась в нестираную, небелёную рубаху, пряча заблестевшие глаза.
– Давай сегодня останемся ночевать в деревне?
Серый кивнул.
– И завтра тоже. Мне непривычно в лесу.
Снова промолчал. Спорить, припоминая, что лес я всегда любила, не стал.
– Сейчас договоримся, – пообещал он и ушёл.
Ушёл, мерзавец! Нет, это, конечно, замечательно, что супруг такой расторопный и ради любимой жены готов искать ночлег в сутолоке праздника среди мало что соображающих, опьянённых весельем людей. Но я не думала, что он сделает это прямо сейчас! Беспомощно озираясь, я не решалась ни продолжить танец в одиночку, ни отступить в тень. Молодёжь стирала башмаки под звон струн, уже не казавшийся таким мелодичным; старики баяли сказки, детишки, раскрыв рты, слушали; отбившийся от толпы любопытный мальчишка выбежал из круга света и стремглав нёсся в сторону озера. Озерцо-то немелкое, хоть и малюсенькое. А при нём – болотце. Ну как утопнет? Мать не доглядела, а я потом страдай?
Тяжело вздохнув, я направилась за щенком. Ну конечно! Мальчишка оказался тем самым, что донимал нас с Серым днём. Уж не дать ли нахальному хлебнуть воды? Вон, аж вприпрыжку к ней бежит, на костёр и не обернётся.
Да только не озёрная гладь манила Младена. У самой кромки стояла бледная, простоволосая, словно изломанная девка и жалостливо тянула руки. Уж не та ли, что в харчевне дрожала, глаза боялась от пола поднять? А мальчишка бежал, что