– Теперь лучше? Всё видишь?
Я кивнула и отпила кофе.
– Я тебя люблю, – произнесла я так, как сообщают «обед готов». Не потому, что в эту фразу я не вкладывала души, а потому, что мне она давалась легко, стоило мне посмотреть на Зеро. Слова сами срывались с языка. Я говорила их ему часто, потому что не собиралась сдерживаться. Если я любила, то об этом готова была кричать, а не затаиваться.
– И я тебя люблю, Шилл. – Он облокотился на капот и, взяв меня за плечи, усадил на свои колени, развернув на восток, чтобы я любовалась долгожданным рассветом, ради которого якобы сюда приехала. А, может, и в самом деле, ради него? Блёклые и холодные отсветы солнца пока появлялись сизой и туманной голубизной. Небо должно было посветлеть, прежде чем светило соизволит явиться собственнолично. – Представь, мы также лет через тридцать, а то и сорок, будем вместе и встречать солнышко? Только на балконе своего дома.
– Угу, и кофе нам принесет горничная, да? – поддержала я, допив содержимое стакана и отставив его. Да, это я говорила, что мечтать не люблю, и что мечты – ересь. Но не когда они одни на двоих. Мечтать вместе – вот что здорово. Вот что объединяет и роднит сильнее, чем секс. – И я буду в шелковой сорочке, прикрытой полупрозрачным кружевным пеньюаром.
– Фу! Как перезрелая тетка! – возмутился Зеро, задвинув мой образ леди.
– Правда?
– Да, лучше уж голая. – Он поцеловал меня в ухо. От легкой щекотки я вжала голову в плечи, которые он обнял сильнее. Небо открывалось нам навстречу.
– Голой холодно. – Его руки, накрывая мои, казались моими же крыльями. Потому что придавали мне внутренней свободы и делали защищенной. А ещё они заставляли меня порхать. Фигурально выражаясь.
– А детей у нас сколько будет? – Играя с моими маленькими ладошками, он перебирал и гнул мои пальцы.
– Много. Куча. Выводок Зерошиллок. – Я засмеялась, и он отразил смех эхом.
Первый золотой луч выбился сквозь небесные дали и резанул нам счастливые глаза, позолотив их. Воздух был морозен, прозрачен и наполнен неведомым будущим, несущимся нам в лицо. Я потерлась затылком о подбородок Зеро, чувствуя, что он смотри туда же, куда и я.
– Волшебно, да?
– Ага.
Впитывая, как чары, пейзаж раннего утра, такого обычного, ничем не приукрашенного, такого банального, что от его будничности хотелось плакать, мы замерли. Это тот миг, когда ты живешь. Живешь, потому что в тебе бьётся любовь, и чувствуется она потому, что нет ничего лишнего. Абсолютно ничего, кроме безграничного поля, желтеющего пожухлой травой внизу, и бесконечного купола вверху, без единого облака.
Под нами ходуном заходила машина. Потревоженные, мы всполошились,