В половине одиннадцатого Сузанне поднялась по лестнице и остановилась под дверью спальни Шурца. Прислушалась. Тихо позвала: «Пауль». За дверью было тихо.
Спустилась. Желудок потихоньку начинал ныть от голода, но она не хотела отказываться от совместного завтрака, к которому так тщательно подготовилась. В одиннадцать снова поднялась, осторожно постучала. Тишина. Толкнула дверь.
Шурц спал в своей постели, ярко освещенный солнцем – шторы не были задернуты.
– Пауль!
Он не проснулся. Сузанне подошла ближе и легонько погладила его руку.
– Пауль, двенадцатый час! Нас ждет завтрак!
Она уже поняла, что Шурц не живой, но еще сказала:
– Я булочки купила, кофе сварила… И ты хотел что-то обсудить.
Только потом отскочила к стенке, охнула и прикрыла рот рукой.
Через пару минут еще раз попробовала разбудить Шурца – надеялась, что ей показалось, хотя все было ясно.
– Подожди… – сказала ему или себе, пошла в гостевую, но не нашла там своего телефона, побежала по лестнице вниз, телефон был в куртке, в кармане. Наконец набрала 112.
Услышала женский голос. Попыталась объяснить. Она в гостях. А хозяин спит и не просыпается. Может быть, он без сознания или в коме. Возраст? Точно не знает. Не молодой. Звучало неубедительно, но ей сказали, чтобы она не волновалась, что приедут.
Поднялась в спальню Шурца и сказала: ну вот, скоро приедут. Сузанне успокоилась, села на стул в углу. Кажется, прошло полдня, прежде чем с улицы послышалась сирена. Сбежала по лестнице, бормоча: «Это называется “скорая”?»
Вошли. Поднялись. Констатировали. Вы ему кто? Знакомая.
Сильно хотелось есть, хотя стыдно есть в день, когда кто-то умер. Мазала булочку маслом, сверху джемом. Запивала остывшим кофе.
Племянница Шурца приехала на следующий день. Это была немолодая худая брюнетка с поджатыми губами, глубокими морщинами и темным макияжем. Она смотрела на Сузанне как на редкое насекомое и время от времени делала вид, будто не понимает ее из-за акцента. Вероятно, она считала Сузанне юной меркантильной любовницей дядюшки, что даже немного льстило – юность-то уж лет десять, как ушла. Сузанне с ней тоже не церемонилась, временами слегка хамила, но не увлекалась. С каким-то странным злорадством думала, что племянница эта – наверняка дочка той коровы, плевавшей в тарелку голодного брезгливого брата. Су продолжала жить в комнате для гостей. Ей нравился вид на сад. Она уже знала, что по завещанию дом остается ей, и никаких сомнений или возможностей изменить этот факт у племянницы нет.
Сузанне вытерпела длинные похороны, где о ней перешептывались, а она ни с кем не перекинулась ни словом. В последующие дни занималась документами – эти дела привыкла содержать в порядке. Разобралась с наследованием, налогами, оплатой коммунальных услуг и вывозом мусора. Организовала мелкий ремонт. Фонтан демонтировали, на его место положили лужайку из искусственной