– Блин, – нахмуривается Святослав. Убирает пиццу, хватает салфетки из коробки и осторожно промакивает поверхность каждой кнопочки. – Увидел твою новую прическу, и меня руки перестали слушаться!
Снимаю капюшон и провожу ладонью по абсолютно гладкой черепушке. Закусываю губу. Парнишка, глядя на меня, забывает про салфетки и смотрит во все глаза, тихо присвистывая.
– Дядя Толик, дядя Толик, постриги меня под нолик. – Наконец, говорит он и громко смеется.
Мне не до смеха. Молча скидываю плащ, вешаю на спинку стула и иду к балкону.
– Сонь, что-то случилось? – В его голосе звучит беспокойство.
– Нет. – Беру сигареты и зажигалку.
– Зачем ты это сделала? – Доносится в спину.
«Думала, что почувствую облегчение».
Но вместо ответа я просто выхожу на воздух.
Закрываю балконную дверь, наклоняюсь на перила и смотрю на город, простирающийся вдоль моря. А в голову, почему-то, настойчиво лезет мужчина, встреченный час назад на пристани. Загорелая кожа, светлые волосы, серо-зеленые выразительные глаза, прямой, ровный нос, в меру пухлые губы, мужественный подбородок. Усмехаюсь, закуривая сигарету, и выпускаю струйку серого дыма, которую тут же подхватывает холодный ветер.
Блондинчик…
Самодовольный, наглый тип. Один из тех, что балдеют от звука собственного голоса. Холеный, породистый, блестит, как новый пятак, да и стоит столько же. Наверняка, воображает себя киноактером, за которым бегают две колонны истеричек с криками «А-а-а, так это же сам Хрен-пойми-как-его-Там! Сейчас я кончу!».
Господи… да я ведь ненавижу мужчин… Или думаю, что ненавижу. Но точно не доверяю им с некоторых пор. Ни одному из них, кроме собственного брата, которому едва исполнилось семнадцать. Иногда даже всерьез размышляю о том, чтобы стать феминисткой, но все откладываю это важное решение до тех пор, пока точно не узнаю, что за зверь такой, этот феминизм. А для этого нужно, как минимум, погуглить странное слово.
Но мне лень. Вернее, некогда – все свободное время уходит на разработку планов, как заработать больше денег, чтобы можно было где-то осесть на постоянной основе, купить жилье, оплатить обучение брата в университете. И на, чтобы эти планы постепенно осуществлять. А пока меня вполне устраивает термин «мужененавистница» – здесь хотя бы со значением все более-менее понятно.
И наплевать, что для большинства – это синоним неудачницы. Просто я обещала себе, что впредь не позволю ни одному мужчине причинить мне боль. Обещала, что никогда ни к одному из них ничего больше не почувствую. Никого не полюблю. Что стану стервой. Обещала.
Обещала.
Впервые я увидела Его, когда сбежала из детского дома. Туда меня с братом отправили после автокатастрофы, унесшей жизни родителей. Я не могла дождаться восемнадцатилетия, чтобы убедиться в том, что мой дядя, конченый алкаш, продал нашу квартиру через ушлых риэлтеров. Пришла