В «Слове о полку Игореве» князь Всеслав «рыщет волком в ночи». Обращение в волка было уподоблением одному из наиболее почитаемых и могущественных зверей. Способность к таким превращениям издревле приписывалась «особо сильным» колдунам и, видимо, составляла необходимую часть некоторых обрядов. Возможно, именно об обрядовом «обращении в волков» свидетельствовал Геродот, повествуя о том, что ежегодно каждый из невров (предположительно обитавших на территории нынешней Белоруссии) «становится на несколько дней волком».
Такое действо могло быть приурочено к одному из важнейших обрядов – свадьбе (в образе сверхъестественного волка видят реплику некогда бытовавшего «обращения жениха в волка» в связи с формой брака – умыканием).
«Свадебное обращение в волка» позже переосмысливается как нежелательное последствие колдовской порчи: «всех участвующих в свадебном празднестве обращают в волков, которые в сутнее (у переднего угла) окно выскакивают на улицу и убегают в лес, где и проживают днем и ночью» (волог.). «Охотники, бродя в лесу, встречаются иногда с волками, одетыми в кафтаны и женские платья. Это люди, уехавшие без отпуска» (без охранительного напутствия) (арханг.); «Поезд оборачивают волками и есть-коли дружка плох, не может, значит, супротив заговора свой отговор представить» (урал.). О бытовании подобных поверий в XVIII в. сообщал М. Д. Чулков 〈Чулков, 1786〉.
Сюжеты быличек, звучавших в русских деревнях вплоть до нашего времени, развивают традиционные представления о поезжанах-оборотнях, их обличье, повадках, спасении либо гибели.
Обращенные в волков люди страдают, тоскуют, по ночам «прибегают к родным местам и жалобно воют, так как жаль расставаться со своим домом и семьей». Занозивший лапу оборотень два года подряд ходит к мужику за помощью (в овин). На второй год крестьянин решается убить волка и обнаруживает под его шкурой человека в кумачной рубахе (волог.).
Превратить людей (и мужчин и женщин) в волков (реже – в медведей) можно навсегда или на определенный срок.
«Заколдованы были волками двенадцать человек на семь лет, и через семь лет вернулись домой только три мужика, а остальных настоящие волки разорвали. Из трех уцелевших мужиков был наш деревенский, и он все рассказывал: как он волком был и как бегал с настоящими волками. „Попадешь, бывало, – говорит он, – в их стадо и ложись всегда под ветер, а на ветер ляжешь – сейчас учуют человечину и разорвут. Они много так наших разорвали. Бегаешь, бегаешь, поесть все ищешь. Настоящие-то волки падаль жрут, а мы не ели падаль, все живых – барашка, теленочка… Иногда память приходит: в свою деревню забежишь, к своему двору подойдешь и думаешь: «Вот скажу, кто я таков». Как вдруг собаки залают, на улицу выйдет кто-нибудь, закричит, заулюлюкают – совсем не можешь образумиться и порскнешь куда-нибудь от деревни подальше, в лес или овраг“. Оборотень