В глазах Бориса мелькнула тоска.
Между селом Согра и Еросьино расстояние, по деревенским меркам, было совсем пустячное – каких-то двенадцать километров. И если в Согре, в которой проживало порядка тысячи человек, еще теплилась какая-то жизнь, то крошечный поселок Еросьино существовал лишь на старых, потерявших свою актуальность географических картах и напоминал давно застывшее кострище, покрытое безжизненным слоем пепла. Пожалуй, единственным признаком цивилизации оставались побуревшие от времени и непогоды ЛЭП, по проводам которых с частыми перебоями бежал ток в другие обитаемые районы.
В конце 80-х Еросьино даже на фоне других поселков было вполне оживленной местностью. В те времена здесь были выстроены добротные гаражи из толстого камня, и чуть ли не каждый третий из них был оборудован под самопальную автомастерскую. Это несмотря на то что Еросьино славилось неплохой ремонтной базой как легковых автомобилей, так и рейсовых автобусов, депо которых располагалось тут же. В начале девяностых каким-то неизъяснимым образом были выкроены деньги на стройку общежития для водителей, но ошеломляющие последствия перестройки оказались губительными для маленького поселка. Стройку заморозили, едва выкопав котлован и вколотив в дно сваи, автобусный кооператив разорился, гаражи оказались заброшенными, потому что, как впоследствии оказалось, построены они были с нарушением геодезических и других норм землепользования. Поселок быстро опустел. Однако отсутствие жизни в Еросьино отнюдь не помешало отдельным местным жителям продолжать использовать каменные коробки, в которых когда-то стояли машины, в собственных целях.
В тот день, когда супруги Уваровы, одолеваемые сомнительно-противоречивыми чувствами, двигались в «Инфинити» по заваленной снегом трассе на встречу к своим опекаемым, к одному из гаражей заброшенного Еросьино с хриплым надрывом, буксуя по холодно-грязевой каше, подъехала видавшие виды потрепанная «Нива».
Изношенный двигатель, чихнув напоследок, резко заглох. С шумом хлопнули измятые двери с мутными, в разводах стеклами, выпуская на морозный воздух троих мужчин. Двое из них были еще относительно молоды, не старше тридцати, третьему можно было дать под шестьдесят. Все трое словно сошли с одного конвейера по выпуску бродяг: неряшливо-затасканные, поблекшие, словно жизнь высосала из них все соки и краски. Они смахивали на несвежие носки – штопаные-перештопаные, заскорузлые от пота и грязи, которые вызывают желание поскорее отправить их в мусорное ведро. Лица приехавших огрубелые, темные, как старый воск, с ранними морщинами и тронутые колючей щетиной.
Один из молодых вынул из кармана длинный ключ, потемневший от времени.
– Давай ты сам, Сапог, – проговорил он, улыбаясь щербатым ртом. – Типа, с возвращением.
Он указал на расчищенный пятачок возле ворот гаража. Снежные завалы у других боксов превышали человеческий рост, с крыш исполинскими сталактитами свисали молочные сосульки.
– Это, типа, я вчера специально весь день