А город! Город имел аристократические дворцы и мрачные подворотни, хранил культурные тайны и носил имя вождя революции. Красота его соборов смиренно сожительствовала с прямоугольностью партийных лозунгов.
Когда темнело, вместо привычной рекламы загорались неоном только лишь простые слова, которые было легко читать и приятно узнавать: хлеб, молоко, рыба – ожившие слова со страниц моего учебника. Желтый свет фонарей разливал по улицам уют и покой – но странный был этот покой, не тихий, нет, а молчаливый, как старец. Долгую зиму дремал город в ледяной мгле, лишь поздними вечерами взрывая концертные залы и театры неутолимыми аплодисментами, а к лету пробуждался – и не хотел ночами закрывать глаза…
А Митя – он как будто был вылеплен изо всего, что мне нравилось в русских песнях, стихах, картинах… И ничего, что он был не богатырь в косоворотке, а Ален Делон – с фигурой пловца!
Ленинград был к нам ласков: гулять по городу было так хорошо! Полуподвальный ресторанчик, поцелуи на скамейке в парке – эта романтика была бы вполне банальной, если б ее не окутывал флер авантюры! Ведь правила поведения, предписанные Мите как строителю коммунизма и мне как гражданке империалистической страны, были довольно строгими – о, с каким упоением, с каким восторгом мы нарушали их!
Так бывает только в юности.
Когда русские придут
(1991)
Когда я была маленькой, когда я перестала ею быть и когда я достаточно повзрослела, чтобы вникнуть в смысл употребляемых взрослыми фраз, одна из них была для меня все же наполовину неразгаданной: «Wenn die Russen kommen».[1] Вначале я не понимала, зачем им к нам приходить. Но это звучало явным предостережением: будь готов и днем и ночью! Потом я почувствовала, что, кажется, они придут мстить. Интересно, что мне не приходило в голову выяснить, почему они должны прийти и, собственно, когда.
Годы шли, а русские – нет. И чувство опасности притупилось. Фраза «русские придут» стала вольно варьироваться. Вроде того, как Пушкин у русских вдруг возникает в повседневных ситуациях, далеких от поэзии: «А посуду кто мыть будет, Пушкин?»
«Когда ты это, наконец, сделаешь – когда русские придут?!» Но это существенно отличалось от русского «когда рак на горе свистнет», отличалось опять-таки предостережением: смотри, как бы не было слишком поздно!
Эту фразу знали все немцы моего поколения – мы с нею росли: «Wenn die Russen kommen».
Работа переводчика не могла обойти меня стороной, как бы я об этом ни мечтала. В 1989 году работала для фирмы Philips в Гамбурге, где должна была сопровождать делегацию хирургов из России и переводить, переводить, переводить. С утра до вечера перевод носил специфический характер (тема – медицинская техника), а вечером обретал человеческое лицо – я сопровождала хирургов и за ужином в гостинице, и потом до глубокой ночи – в баре.
Утром все мои подопечные бодро принимались за дела, и я снова настраивала мозги на медицинскую технику.
Я чувствовала себя хорошо, тем более что была избалована