У него было два ученика – большой поэт А.А.Блок и не меньший философ Е.Н.Трубецкой. Евгений Николаевич отмечал: «Кому случалось хоть раз в жизни видеть … Владимира Сергеевича Соловьева – тот навсегда сохранял о нем впечатление человека, совершенно непохожего на обыкновенных смертных. Уже в его наружности, в особенности в выражении его больших прекрасных глаз, поражало единственное в своем роде сочетание немощи и силы, физической беспомощности и духовной глубины» [2, c. 44–45]. Трубецкого поражало в облике философа присутствие того инобытия, которое было замечено Блоком в первую же его встречу с Соловьевым. Оно было настолько ярко и глубоко выражено во внутреннем мире Соловьева, что отражалось даже на его внешности, поведении и отношении к окружающим.
«Он, живший в постоянном соприкосновении с миром иным, – писал Трубецкой, – обладал совершенно исключительной чувствительностью к пошлости окружающего. Эта пошлость давила его, как кошмар»[2, c. 45]. Эмоции, которые возникают у земного человека от увиденного им во сне или во время видения, кратковременны и нередко вскоре забываются вместе с образами, представшими ему. У Соловьева все было не так. Мир иной был его миром, родным ему, его опорой, сознательную связь с ним не смогло разорвать даже пространство плотной материи. И неудивительно, что этот земной мир был для него «тяжелым сном», населенным «толпой немых видений».
Трубецкой назвал способность Соловьева уходить сознательно в свой, иной мир «горним настроением». «Как бы то ни было, – писал он, – с этим горним настроением Соловьев должен был жить с нами среди равнины: он или возносился над нею в свободном полете вдохновения, или негодовал, боролся, обличал ее плоскость и пошлость, или же, наконец, над нею смеялся, шутил; но так или иначе, он всегда над нею возвышался. В нем было причудливое сочетание мистического философа-поэта, пророка – обличителя неправды и… балагура»[2, c. 49].
Он был выше многих не только физически, но, в первую очередь, духовно. Такое окружающими не прощается.
То, что в Соловьеве соединилось сознание двух миров, ставило его в ряд феноменальных явлений века. Соловьев был предтечей будущих эволюционных изменений не только как мыслитель, но и как личность, уже несущая в себе эти изменения. Он был тем, в ком физически и духовно реализовался синтез художника, святого и философа.
В нем в единой целостности существовали духовный подвижник, непосредственный свидетель Высшей реальности, творец-поэт, который мог сам описать увиденное и услышанное, и, наконец, мыслитель, который мог философски объяснить Инобытие и его эволюционную роль в истории человечества. Его философия складывалась не из знания, почерпнутого из книг других мыслителей, как это бывало часто до него (и бывает до сих пор), а из собственного глубочайшего духовного опыта. Святой, поэт и философ слились в одной личности и образовали тот удивительный эволюционный сплав, который