– Все равно откажусь от ребенка.
Присутствующие многозначительно переглянулись, и с этой минуты к Машке негласно изменилось отношение. Ей меньше всех уделяли внимание, больше других поругивали, она лежала на кровати и корчилась от боли. К самим родам ее привели в родблок. Врач, принимающая роды, посмотрела и, разозлившись, закричала:
– Обвитие пуповины. Расслабься, сейчас ведь задушишь!
– Что? – Машка встрепенулась. – Как задушу? Не надо, не хочу! Спасите его!
– Тебе же все равно, ты от него откажешься, – пожала плечами медсестра.
– Не откажусь, я его с собой заберу! – умоляюще застонала Машка.
– Да расслабься ты! – уже спокойнее попросили ее.
И Машка, срываясь на крик, старалась слушать указания медперсонала. А потом родился он, маленький смешной Данилка. Мамаша, рассматривая его, спросила:
– А он красивый?
– Красивый, – согласились с ней.
– Ну что, горе луковое, никому не отдашь свою кровиночку? – поинтересовалась врач.
– Не отдам, – подтвердила Машка.
– Вот и умничка, только напугала нас.
– Просто мне было одиноко и страшно, – и Машка сквозь слезы улыбнулась, продолжая рассматривать малыша. Это было новым, еще непонятным периодом Машкиной жизни. И только сейчас совершенно отчетливо она поняла, что стала мамой. И дороги назад нет.
Возвращение
Громко стуча колесами и покоряя километры, поезд варварски разрывал ночную тишину. За окном проплывали, постепенно сменяя один другого, обычные российские пейзажи. Но Андрей жадно, отодвинув маленькую синенькую шторку, рассматривал вид из окна. На его высоком лбу заметно выделялись три морщины, а переносицу и вовсе изрезали две поперечные хорошими бороздками. Серые глаза мужчины неотрывно смотрели на пробегающие полупустынные ландшафты, на редкие деревеньки и железнодорожные пути, лишь иногда взирали на лица других пассажиров. Его сильные мускулистые руки порой неосознанно сжимались, тем самым выдавая волнение. Но в целом он производил хорошее впечатление, скорее из-за того, что у него было спокойное дружелюбное лицо. Андрей почти ни с кем не разговаривал, после девяти лет разлуки он торопился домой. И те несколько дней в поезде казались трудным, почти невыносимым испытанием. Как тогда, когда девять лет назад его посадили в тюрьму… Свобода давила на затылок, тревожила сердце, окружающий мир волновал, незнакомые и родные запахи будоражили накаленные до предела чувства, а неузнаваемые станции уже новой страны вселяли надежду. Андрея посадили в Советском Союзе, вышел в России. Часто он поднимался и выходил в тамбур. И там, медленно, задумчиво доставал сигареты, потом