Но центр, и другой фланг необратимо провален.
Что ж, пора возвращаться. В свое родное каре.
…Вокруг бегают дети. Кто-то по тротуару с бордюром.
Кто-то катается на роликах.
И что, мужик в годах, идущий сзади меня, болтающий по телефону.
И что, парнишка в кроссовках, он чуть не сшиб меня, на своем бегу.
А вокруг солнечный день стоит в зените.
И там и здесь.
Только там это кровь, а здесь дети и Солнце.
Сука – жизнь?! Зачем ты ровняешь всех под одну гребёнку…
– Мя—у—у—у! – донеслось протяжным воем дикого кота.
Ах ты, мой привидевшийся кот! Вот скотина. Сумел-таки голос подать.
Голос с неба.
С треском распахнулись створки центра Фонтена, изнасилованные залпами французов.
И наружу потекла стальная река, сверкая кровавыми отблесками: латная пехота – гордость и слава Испании приняла вызов!
Рушились с неба цвайхандеры и палаши, от обороняющегося натиска французской кавалерии.
Смыкались щиты, частокол копий терций Строцци грозил широкими жалами.
Но всё было тщетно. Испания погибала.
Спешно уступала дорогу коннице Конде, пехота центральных терций Висконти и Меркадера.
Сам же граф де Фонтен, старый лис и опытный вояка, пятился от наседающих французов конного резерва Сиро, отмахиваясь секирой оставшихся эскадронов. К его чести сказать, потом он был убит, шальной пулей, найдя свою смерть не в постели, а на поле сечи.
Даже я своим конным ударом не смог переломить ход битвы—истории.
Не знаю. Если бы тогда резервным кулаком ударил бы Бек, то, продажная История, повернулась бы совсем по-другому.
Но, как известно, История не любит сослагательных местоимений.
Так будем же просто молчать, слушать и плакать.
Приказав повернуть вспять, я снова оказался в каре терции.
Всё бесполезно, битва была проиграна изначально.
Едва главком уехал посрать.
Просто очередной королевский любимчик, решил справить свою нужду.
Конечно, генерал де Мело остался жив, после битвы
Он такой же трус и предатель.
И гореть ему тоже в аду до скончания веков.
Не я так придумал – до скончания веков. Уже было до меня.
Просто задница. А иначе не скажешь.
Никого из высоких начальников не осталось, и мы с Виландией кое-как организовали каре, последней терции.
Альбукерка был тяжело ранен, и его затащили на командирский мостик.
А что тут скажешь, он командир, и ему решать, что делать дальше: сдаваться или биться до смерти.
Драться, так драться.
И мы дрались и держали оборону снова и снова.
Пока не прискакал конный француз—берсерк, с люценхаммером.
После