Нужно было как-то убить время до вечера, и Нина поехала в соседний городок, который славился своим базаром. Кстати, пора было подобрать сувениры для отца и… – и для его Лидии Григорьевны, будь она неладна. Базар был хорош – не базар, а целый город, с бесчисленными секциями-лавочками и немыслимым лабиринтом проходов между ними. Здесь стояла какофония звуков и невероятная смесь запахов – кофе, неведомых фруктов, сладостей и специй, кож, крашеных тканей и горящих печей, где что-то готовилось или раскалялся металл для чеканки, которую мастера творили тут же, на глазах. Русских туристов здесь любили (легко тратят деньги), сразу узнавали, зазывали к себе. В первые пять минут, поддавшись напору смуглых торговцев, которые встречали ее, как близкую родственницу после долгой разлуки, Нина купила какую-то шаль немыслимой расцветки и монисто, сделавшее бы честь любой цыганке. Потом, сообразив, что все это ей совершенно не нужно – дома носить это будет невозможно, – она спрятала кошелек подальше и потом уже только приглядывалась, твердо решив обойти весь базар. В конце концов она купила красивую вышитую феску для отца и вполне безвкусную брошь для Лидии Григорьевны, да кое-какие мелочи для институтских подруг.
Вернувшись в гостиницу и пообедав, она прилегла отдохнуть, чтобы набраться сил для вечернего прожигания жизни. Вместо ужина она ограничилась чашкой кофе и, с трудом дождавшись назначенного времени, вышла к месту встречи у входа в гостиницу – с шалью на плечах и звякающим монистом на шее.
Через полчаса ее веселое, проказливое настроение сменилось недоумением, потом досадой: ее любовник не показывался. Подумав, что, может быть, они не поняли друг друга, и Олег ждет ее на дороге, она побежала на то место, где накануне они высадились из такси. Олега не было. Какая-то другая парочка целовалась под платаном; при виде Нины они засмеялись и, держась за руки, скользнули по дорожке к морю. Выждав еще четверть часа, Нина побрела к себе.
Все обиды и огорчения последнего времени опять навалились на нее. «Что же это со мной? Почему меня бросают? Что я, хуже всех?» – думала она, со слезами на глазах разрывая в клочья ни в чем не повинную шаль.
Она заснула под утро, потом встала разбитая. Ничего не хотелось. Был последний день ее тура, на следующее утро у нее был билет на самолет домой. Это дало ей занятие – собирать чемодан; при желании с этим можно было провозиться целый день.
Однако после ужина она сказала себе: «Черта с два, у меня есть еще вечер». Надев самую короткую юбку, блузку, которая заканчивалась выше пупка, и свое роскошное монисто, она вышла на променад под фонарями, где днем гуляли семейные пары с детьми, а вечером курсировали одиночки, мужчины и женщины, в поисках своего кусочка личного счастья.
Это было унизительно, противно – вышагивать, изображая любовь к прогулкам на природе,