– Сначала мы выбрали одну девушку, которую я знала.
Она заговорила сразу же, как только я присел на софу. Должно быть, она почувствовала запах спермы у меня на пальцах и под ширинкой. Я сгорал от стыда, мне хотелось переломать себе пальцы. Однако я знал также, что у меня нет никакой возможности скрыть от нее это.
– У меня было много подруг, и очень близких, все очень разные, но у них было кое-что общее, то, что я назвала бы силой слабого. Вы когда-нибудь видели девушек, работающих в клубах садомазо?
Я покачал головой. Прав я был или нет? Это не было отсутствие любопытства. Вероятно, при всей той информации, которой я обладал, вопрос следовало ставить иным образом, не рискуя подставить под удар собственную личность. При всем этом в голове у меня основательно утвердилось одно: невозможно совершенно потерять себя.
– Ах так! Вы таких не знаете! Впрочем, я тоже. Я знаю, что угроза СПИДа заставила многих девушек, работавших в soap lands или love hotels[9], перейти на садомазохизм и что этот наплыв обернулся снижением качества услуг под тем предлогом, что данная практика не требовала непосредственного проникновения. Когда я начинала работать в клубах, это были настоящие притоны пьяных девиц… Это, несомненно, согласовывалось с их желанием причастности, желанием принадлежать к определенной сети. Этот феномен характерен для определенных периодов. Вспомните хотя бы эпоху модз в Англии, или немецких фанаток, или движение панков, или даже переводчиков в послевоенное время! С недавних пор садомазохизм превратился в некую форму признания, хотя это и звучит несколько странно, потому что я не имею в виду признание в том смысле, в каком оно употребляется в гражданском кодексе. В данном случае произошло то же, что случилось с сумками от Вюитон или костюмами от Шанель: деньги, которые полились сюда рекой, опошлили данный вид деятельности, которая поначалу мало кого интересовала.
Акт насилия подразумевал участие личности, расположенной к тому, чтобы быть изнасилованной. Я бы предпочел, чтобы моя лучше растворилась или вовсе не существовала. Однако как можно вообразить существование без личности? А может, это растворялся только этот кокон, некая социальная оболочка? Сумма информации, составляющая прошлое каждого индивида? Мой взгляд остановился на ножках кресла, в котором сидела Кейко Катаока. Ткань, которой были обиты спинка и сиденье, напоминала итальянскую. Легкие изогнутые ножки, украшенные простой резьбой по дереву, терялись в толще ковра. «Вот бы превратиться в ножки этого кресла», – подумал я и сам вздрогнул от этой мысли. Она не родилась в моей голове, но как будто витала в воздухе, прозрачная и незаметная, и мне даже показалось, что она сама