Дизель есть дизель. Хоть немецкий, хоть японский всё равно припахивает солярой. Зато, какие пейзажи открываются! Слева – заснеженные горы, густо поросшие лесом. Справа, сливаясь с горизонтом, тёмно-синяя даль Татарского пролива. Из тумана появляются, как игрушечные нефтяные вышки, контуры сухогрузов и танкеров.
Мне бы смотреть и любоваться пейзажами, но вместо этого начинаю думать о ширине японской или нашей колеи, количестве японцев, варягах, 862 годе, Несторе, Рюрике, Синеусе, Труворе, Улофе Пальме, Кольке Орлове. Причём здесь он? Или есть прямая связь с варягами и наши «кингсбладами потомками королей»? Какой сейчас год? 1986? Даже вздремнуть не могу! Сколько мы едем?
Вот как остановить этот поток, прыгающих, как тысячи обезьян, мыслей? «Забудь о всякой чертовщине! Ты же не Ленин!» – сказал мне позавчера Барабаш, когда я сообщил ему, что Христофор Колумб не курил. Мельниченко поддержал бы и развил разговор, да ещё обвинил бы Колумба в отравлении половины человечества.
А вот и он! Прибежал на перрон, ждёт меня.
– Японцев с рыбацкой шхуны видел! Их в нашей общаге поселили, охраняют, – прокричал он мне, когда я вышел с толпой народа из вагона. И это вместо «Здравствуй»?
Седой, худощавый, в куцей шубейке на холодном ветру, он вопросительно смотрел на меня сквозь свои толстые очки, которые делали его наивные глаза не мигающими и рыбьими. На берегу океана. Фотоаппарат, как и всегда, висел на ремешке и отблёскивал на солнце.
– Ну и какие они?
– У них вся одежда на кнопках и замках-молниях. Такую одежду у нас только фарцовщики продают, а они на работу одевают, – частил он по дороге.
– Слушай, какой сейчас год? – Неожиданно остановил я его.
– Ну, 1987-й, а что? Ты с этим романом вообще куда-то поехал. – Сочувственно сказал мой Ильич…
– Не стоять же на месте. Куда-то надо двигаться. Такси!
Такого автомобиля я никогда не видел. Неужели я сплю, что это за сон? Встряхнувшись, сгоняя оцепенение, я снова увидел прекрасные формы, сверкающую под солнцем белую полировку капота, багажника, хромированный бампер, немыслимые фары, колёса, ступицы которых были закрыты сверкающей штуковиной.
Приглашали садиться, а я будто онемел.
– Брат припёр из Японии, – объяснил мое недоумение водитель, когда мы с Ильичом всё-таки погрузились в мягкий и удивительный для нас салон такси. Я разглядывал кожу и бархат, какое-то приспособление возле водителя, откуда вертикального торчали две бутылочки и, по плоскости, наполовину открытая пепельница. Ильич нажал на какую чёрную кнопочку и вздрогнул: стекло окна плавно стало открываться!
– Нажмите