Наступила продолжительная пауза. В воздухе зависло такое напряжение, казалось, мелькни искра, и погремел бы взрыв.
– Я сниму ее с ваших плеч, можете не сомневаться.
– На этом все? Я могу идти?
– Вон, – еле слышно произнес Михаил Васильевич.
Белоусов вышел.
– Я уничтожу тебя, вшивый либералишка. Молоко на губах еще не обсохло, а сколько наглости. Ни с тем тягаться вздумал, щенок, – прошептал Билевич и с ненавистью смял лист бумаги, оказавшийся под рукой.
Невидимый колпак, под которым все это время находился Нежин, дал трещину. Один за другим в конференцию посыпались рапорты, в которых Михаил Васильевич обвинял Белоусова в вольнодумстве. Не дать делу широкую огласку помогли обстоятельства. Осенью Орлай был переведен в Одессу, а пока на его место искали достойную кандидатуру, исполняющим обязанности директора, неожиданно для Билевича, рассчитывавшего задержаться у власти, был назначен профессор Шапалинский.
Прозвенел звонок. По оживленному коридору Нежинской гимназии решительно широкими шагами шел высокий, худощавый мужчина. Лицо его было сосредоточено и выражало некоторую озабоченность. Он явно спешил. Внезапно дверь класса отворилась и задела его.
– Простите, господин Зельднер, я вас ударил – воскликнул Билевич.
– Бывает, бывает.
– А мне как раз нужно с вами поговорить.
– Нет времени, Михаил Васильевич. Совсем нет времени, – Зельднер хотел идти, но Билевич придержал его за рукав.
– У вас всегда его нет. Мне бы…
– Михаил Васильевич, голубчик, спешу, – перебил Зельднер, высвобождая руку – Я сейчас со срочным докладом к г-ну Белоусову, а потом сразу к вам, даю честное слово, – на ходу проговорил он. Билевич с подозрением нахмурился.
Егор Иванович Зельднер не первый год занимал должность надзирателя гимназии. Это был человек заурядный до крайности, напрочь лишенный каких-либо талантов. Обычно такие люди не осознают своей обделённости, но Зельднер осознавал. И это рождало в нем болезненный эгоизм, наверное, как и все в его жизни, тоже доходивший до крайности. О том, что профессора поделились на два противоборствующих лагеря, он хорошо знал, но был ни за тех, ни за других, а что называется сам за себя.
Зельднер нашел Белоусова одного в библиотеке, просматривающим какую-то книгу.
– Николай Григорьевич, у меня к вам дело, – громко произнес он.
– Слушаю вас, господин Зельднер. Что-то случилось?
– Сегодня утром мною был проведен обыск в комнатах пансионеров, и у некоторых из них я обнаружил книги и бумаги несообразные с целью нравственного воспитания.
– Говорите тише, – Белоусов отвел Зельднера в сторону и оглянулся, не подозревая, что в этот момент за дверью притаился верный противник «интеллигентской ереси», – Что вы имеете в виду?
– «Кавказский пленник» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова, Рылеев, журналы «Московский телеграф».
– Вы