Стресс как неспецифический ответ советского организма на предъявленное ему требование жить без Сталина, потребность осуществлять приспособительные функции для восстановления нормального состояния СССР оказались испытанием для «верхов» и «низов», воспринимавших происходящее в координатах катастрофизма[46]. Послевоенные социопсихологические синдромы, выявленные в работах Е. Ю. Зубковой[47], дополнялись невиданным прежде нервно-эмоциональным напряжением, провоцируя отклонения от удобных «верхам» норм.
Рассогласованность представлений (Н. Гербарт), особая модальность ощущений (В. Вундт) – эти и другие теоретические интерпретации эмоций реально проявились в «мартовском плаче» о Сталине, психическом потрясении, означавшем для разных групп горе и испуг, страх и неопределенность, ощущение сиротства, беззащитности, одновременно являя для других радость, долгожданный исход[48]. О реакции на смерть генсека имеется множество свидетельств. Так, по воспоминаниям А. А. Вахромеева, в Джезказганском лагере «вскоре после смерти Сталина, встреченной всеобщим ликованием, начались серьезные изменения режима. Было отменено требование носить на спине, ноге, рукаве и шапке номера. Лагерь радиофицировали. Идя под конвоем на работу, узники не обязаны были, как раньше, держать руки за спиной. Разрешили свидание с родными. Нам стали выписывать немного денег, по безналичному расчету в лагерном ларьке можно было купить кое-какие продукты»[49]. Об аналогичных переменах пишет Е. С. Гинзбург: «…в комендатурах появились скамейки, обращение “товарищ”. Инъекции безудержного возбуждения вызывали слова “незаконные методы следствия”… Распространялись слухи о бунтах… огромное большинство ссыльных явственно ощущало, как дрогнуло государство, лишившееся Владыки к исходу тридцатого года его царствования, как смутились и переполошились все крупные и мелкие диспетчеры»[50].
Показательна оценка собственного состояния, которую дал Н. С. Хрущев в выступлении на совещании писателей в ЦК КПСС 13 мая 1957 г.: «…события после смерти Сталина, это было большое потрясение, и особенно это было большим потрясением для меня, как докладчика известного вам доклада на съезде партии, где мы очень откровенно сказали и осудили его, резко осудили. Но, товарищи, и я, как докладчик, и друзья мои, с которыми