Почему-то больше всего ее оскорбило это блеянье «э…».
– Встретив тебя, я подумал, что у нас все может получиться, но не учел многих вещей…
Бася растерялась и даже не знала, что сказать.
– Прости, я потерял голову, но жизнь есть жизнь…
Какие невыразимые банальности и штампы он произносит, ужаснулась Бася. Как все это мелко и пошло… И неужели в этой дешевой водевильной сцене она играет главную роль?
С нотой подлинного трагизма Эд произнес:
– Я ничего не могу тебе дать. Наверное, я не достоин тебя!
Бася растерянно промолвила:
– Эдуард, я ничего не понимаю…
Он молчал, глядя куда-то в сторону. Ей вдруг показалось, что земля уходит из-под ног.
Подошел официант, важный, как пингвин, и спросил, чего господа изволят.
– Яду, – мрачно ответила Бася.
– Что, простите? – вылупился пингвин.
– Яду! Чтобы отравиться наверняка и сразу!
– Ах, дорогая, прошу тебя, давай без истерик, – сморщился Эд и подал официанту знак удалиться.
– Ты отказываешься от меня?
Он молчал.
Надо же, как больно! Она и не думала, что может быть так больно… Столько писала о любви, а об этой боли ничего не знала… Да, хорошая школа! Писатель должен страдать, только тогда он сможет написать нечто значительное. Давай, Эд, помучь меня еще…
– Что ты молчишь? – сказала она и почувствовала, что вот-вот брызнут предательские слезы, но усилием воли заставила себя сдержаться: – Со мной не надо играть, милый! Мы не на сцене и не на съемочной площадке! Ты увлекся и никак не выйдешь из образа. Меня не интересует журнально-экранный напомаженный Эдуард! Где ты настоящий?!
Последнюю фразу она выкрикнула так, что на них стали оглядываться люди за соседними столиками.
Эдуард сконфузился:
– Прошу тебя!
– Да к черту все! – крикнула Бася не менее громко. – Давай будем живыми людьми! С чувствами и эмоциями!
– Ну, – мрачно отозвался Эдуард. – И при чем здесь это?
– При том! Я хочу прежде всего искренности! Или ты перестанешь играть и отдашься своим чувствам целиком, или нам придется расстаться. Конечно, я понимаю тебя – не так-то легко изменить жизнь в нашем возрасте, но я не согласна на меньшее, чем любовь.
– Зачем же так ставить вопрос? Какой-то, извини, юношеский максимализм.
– А как ты хотел? Что я буду ждать, когда ты вспомнишь обо мне и, может быть, уделишь минутку своего звездного внимания? Нет, Эд, так не будет! Или все, или ничего – и точка!
Он вспыхнул:
– Вот оно, твое любимое выражение: «И точка!» Как часто ты его произносишь! Тебе надо, чтобы всегда было по-твоему! Но неужели нельзя хоть на минуту представить, что может быть не точка, а, скажем, многоточие, тире или вообще…
– Междометие! – закончила фразу Бася и смачно ругнулась. – Примерно такое.
Эд