Его взгляд мечется между цветами. Глаза ошалелые. Движения резкие.
– Илья. Ты меня слышишь?
– Сейчас пройдёт. Закрой дверь.
Он прижимается к стенке, и идёт вдоль неё медленно, словно меряет ладонями.
Я стою как вкопанная.
Нужно позвонить. Или найти лекарство. Мама тоже думала, что это пустяки. А потом…
– Закрой дверь, – его голос обретает твёрдость, и одновременно с этим злость.
– Дай мне телефон. Я вызову врача. Это может быть что-то серьёзное…
– Закрой дверь! – рыкнул так, что стеклянный столик рядом с моей рукой зазвенел.
Я бросилась к двери. Закрыла спешно. Когда обернулась, Илья уже сидел на диване, так глубоко утопив в подушки корпус, что стал казаться меньше. И вообще. Сейчас в его облике было столько уязвимости, что меня это пугало не меньше, чем его злость. Настолько это казалось неестественным, предвещающим катастрофу.
– Иди сюда, – он поднял на меня глаза. Уставшие. Измученные.
– Илья, надо позвонить врачу.
– Врач здесь бесполезен. Мне можешь помочь только ты, – уголок его губ скользнул вверх. – Если ты возьмёшь меня за руку, я быстро поправлюсь.
Это шутка?
Устроил представление?
Он так играет со мной? И ему вовсе не плохо?
К нему так быстро возвращалась та надменность, с которой он смотрел на всё и вся, что я уже сильно сомневалась в правдивости происходящего. И себя стала ощущать очень глупо.
– Алиса. Сядь рядом. Мне действительно плохо.
– Если плохо, нужно позвонить в скорую.
Я подхожу, и опускаюсь рядом с ним. На фоне бордовой ткани дивана его и так всегда бледное лицо кажется ещё более болезненным. Особенно в полутьме этой части помещения, которая на ступень ниже оранжереи, и с давящим потолком.
Илья дышал размеренно, словно считал про себя, когда делать вдох, и когда выдох. А его пальцы защипнули перепонку между большим и указательным правой руки; держали, отпускали, держали, отпускали, тоже следуя определённому ритму.
– Что случилось в саду?
Его глаза были закрыты. Он на ощупь стал искать мою руку. Скользнул по моей коленке. Тронул мизинцем впадину рядом с коленной чашечкой. Нашёл мои пальцы. Его ладони были влажные и ледяные. Накрыли мою руку, как тяжёлый и сытый змей.
– Грёбаная имплозивная терапия, – проговорил он с усмешкой. Его глаза всё ещё были прикрыты. – Это ни хрена не работает. Мне казалось, что я мог умереть. Мне всегда так кажется.
– Я ничего не понимаю.
– Зачем ты пришла за мной?
– Что?
– Ты подумала, что у меня сердечный приступ?
– Не знаю. Я подумала, что тебе плохо. И нужно помочь.
– Ты же меня ненавидишь, – он открывает глаза. Садится ровно. Смотрит так, будто его зрачки – иглы, и ему необходимо состыковать их точно с моими прежде, чем ввести инъекцию. – Если бы со мной произошло что-то плохое – ты была бы свободна. Никто даже не узнал бы, что