Письма к Орфею. Алиса Лунина

несчастен». Известие о смерти матери вырывает тебя с корнем из жизни, какой бы прочной ни была твоя корневая система. Лавиной накрывает отчаяние и боль… И чувство вины – ну да, она немного болела в последнее время, но ничего серьезного, ничего серьезного… Или это она так говорила, чтобы не тревожить тебя?

      …Через три дня Павел стоял на Смоленском кладбище у свежей могилы. Все разошлись, оставив его одного. И вдруг оказалось, что все теперь потеряло смысл: успехи, карьера, жизнь. Темнело. Ветер яростно гнал листья. В воздухе витал горький запах костров – русский запах. Павел почти отвык от него. В висках пульсировала кровь: не успел, ничего не успел, и теперь уже никогда не позвонить, не обнять, не сказать ей спасибо за все, что она для него сделала, и еще – охраняющая сила материнской любви! – сделает. И это запоздалое спасибо застыло внутри ледяным комом. Холодно. Как холодно… Вернувшись с кладбища поздно вечером, Павел слег и заболел. Неделю он провалялся с тяжелой простудой, а когда пошел на поправку, понял, что будет жить в России. Однако нужно было вернуться в Германию, чтобы решить кое-какие вопросы, связанные с переездом.

      В Германии все, впрочем, решилось быстро: он уволился с работы, собрал вещи, простился с подругой, с которой они были вместе два года (расстались легко, в один миг – без упреков и обид, как расстаются порядочные люди, когда в их отношениях уже нет любви или, вернее, когда в их отношениях никогда и не было любви), и уехал в Россию, словно закрыл занавес завершившегося спектакля с голубоглазой героиней, исполнявшей роль его подруги (как там ее звали, Гретхен или Брунхильда), разыгранного в декорациях сонного немецкого городка.

      И началась его новая жизнь… Пустая квартира в центре Петербурга, где все напоминало ему о матери, и одиночество – пока он жил в Германии, прежние друзья куда-то «разбрелись»: кто уехал из города, кто с головой ушел в свои дела и семьи. Ему нужно было учиться жить в этом состоянии абсолютного одиночества.