Среди растительности скромной,
Кавказский тополь – исполин
Раскинулся роскошной кроной.
Возрос среди семи ветров,
Набравши мощи в три охвата,
Широколиственным шатром
В просторе трепетно – крылатом.
Он из поэм, он из былин,
И вглубь, и вширь, и высотою,
На обозрение долин
Обосновался статный, стройный.
Зимою сердится, скрипит,
В порывах ропщет и трепещет,
Натружно сучьями трещит
Ветвями хлопотливо хлещет.
А тёплой летнею порой,
Когда его дожди ласкают,
На солнце, серебрясь игрой
В зелёном буйстве утопает.
Нам этот тополь, всей листвой,
Кого-то так напоминает:
Корнями, кроною, корой —
Всем духом, что над ним витает.
В его прохладу так влечёт
Лечебной магией природы;
Здесь слышно время как течёт
Осознаёшь всю суть свободы.
Не потому ли мы с тобой
Сидим под тополиной сенью,
Обеспокоены судьбой
В высокой вере в Воскресенье.
Молчали больше у корней, —
Мы проникались мыслью шире:
О грешности текущих дней
О сущности войны и мира.
ЖЕНЩИНА
Тут как-то женщина спала,
Лежала на асфальте.
Я подошёл: « Что за дела?!
Алё, мадам, вставайте!»
Пошевелил, потормошил, —
Похоже, как, живая, —
Заколебали алкаши —
Ишь, жаркая какая!
Ну, мужику – куда ни шло —
Приемлемо валяться,
Уж если лишнее вошло —
Положено проспаться.
А баба, вроде бы, не то,
Лежащая по пьяни —
Ну не похожа ни на что
Хотя и не буянит.
На лавку кое-как втащил:
Очухалась, очнулась,
Хватило не свалиться сил
И кисло улыбнулась.
Улыбка женщины была
Пронзительной, знобящей,
Она как будто мир кляла
Чужой, не настоящий.
Сердясь, посылы стала слать,
Грозить греховным слогом,
Смеясь, в истерике плевать,
Безумным языком взывать
К верхам, а, может, к богу.
Вся не в ладах сама с собой
Сильнее стала злиться,
Осипшим голосом, с мольбой
Просила похмелиться.
Подумал: « Так же вот лежит,
В позоре