Вот. Ну, теперь вы лучше понимаете? Дошло до вас, почему здоровая сорокавосьмилетняя тетка (я так часто повторяю свой возраст для статистики – вам же нужно заполнять какие-то таблички?), почему в финале трагедии она вдруг оказалась в смирительной рубашке? А потому, что не хотела умирать.
«Сдохни!» – это говорит женщинам весь мир, кому-то тише, кому-то громче. Эхо звучит и в литературе – почитайте хотя бы Уэльбека. Вы ведь читали Уэльбека?… Вы, должно быть, единственный… Ну, или Ришара Милле – у него есть роман, в котором героиня решила умереть в сорок четыре года. Сорок четыре для нее (или для Милле!) – это возраст, когда женщина теряет красоту, а следовательно, ей не остается ничего иного, как умереть. Она так и сделала! Весь ужас романа в том, что рассказчик, ее любовник, был рядом на протяжении всей агонии, в ожидании смерти как неизбежной, запрограммированной развязки, столь же неотвратимой, как исчезновение его влечения к ней. Что еще он мог сделать, кроме как с горечью наблюдать увядание и распад? А что до Уэльбека, он вечно дудит в одну дудку: преждевременное снижение эротического потенциала женщины происходит оттого, что этот потенциал зиждется исключительно на физических критериях, которые тысячелетиями устанавливались для них «неразвитыми» мужчинами, тогда как «развитых» женщин может привлечь в противоположном поле и нечто другое – богатство, власть или интеллект. И что же, спрашивается, помешало мужчинам «развиваться»? Почему мы обречены быть никем даже для тех, кто притворяется, что испытывает к нам жалость? «Сдохни!» – единственное мужское пожелание женщинам. И причину долго искать не надо: сдохни, исчезни, чтобы уступить место молодым, дорогу мужчинам. Женщины – всегда изгои, люди второго сорта.
Ого, ничего себе утешение! Другого у вас для меня не нашлось? Надо же, вы покраснели! Знаете, мне вот в детстве так говорили: «Ну-ка ешь суп! Ты тут нос от еды воротишь, а в Африке дети голодают!» Да, о да, разумеется, в других странах женщинам приходится еще хуже. Предложение «сдохнуть» порой оказывается отнюдь не метафорическим. Иногда «Сдохни!» – это конкретный приказ. Я в курсе. И вы думаете, что меня это может утешить? По-вашему, я должна радоваться французскому гражданству, потому что за границей женщины реально умирают? И как же мне, по-вашему, жить здесь, если там мне ломают кости? Вы слышали по телику, что сказал тот тип, Хамадаш? Никогда не забуду эту фамилию, в ней звучит свист топора[16]. Он сказал: «Надо запретить женщин». Слышали? «Я пришел к выводу, – сказал он, – что надо запретить женщин». И заметьте, у нас, во Франции, тоже был такой деятель, только жил он в конце XIX века, во времена Гюисманса, Гонкуров и великих женоненавистников всех мастей. Не помню, как его звали. Он работал врачом, и все его помыслы были направлены на то, чтобы, цитирую: «Истребить этих козявок с шиньонами». Формулировка, конечно, смешная, но у меня почему-то не возникает желания смеяться. С давних пор я просыпаюсь по ночам,