Джекпот. Maxime

и робко спросила:

      – Хочешь?

      Перламутровый барашек переливался отблесками света, льющегося с экрана. Я снова уловил в её голосе страх быть отвергнутой.

      Я мог отказаться, проявить брезгливость, оставив её в одиночестве доедать саму себя, мог пристыдить её, дать ей повод думать, что я считаю себя чистюлей в отличии от неё, чистюлей, который не разделяет её извращённых вкусов в еде, мог заставить её думать, что я забавляюсь с ней, как с игрушкой, что пока она испытывает нежные чувства ко мне, я отношусь к ней, как к редкой дорогой путане, которая, пускай, так уж и быть, развлекает себя, как умеет.

      Но всё это было неправда. С момента нашей первой встречи я не переставал думать о ней. Её шоколадные формы будоражили мою фантазию по ночам. Я тысячу раз представлял себе, как облизываю её попу, груди. Я старался не думать о члене. Сама мысль сосать член казалась мне ужасно гомосексуальной. Но если отбросить предрассудки и оставить только факты: Мириам кайфует от прикосновения к члену, самая сексуальная женщина испытывает мужской оргазм, чёткий, мощный, который невозможно скрыть, симулировать, который, как лавина, скатывается с горы и накрывает её с головой, то разве можно отказать этой женщине в удовольствии? Лишить её возможности испытывать те же яркие чувства, о которых я знаю не понаслышке, которые взрывают мозг, вырывают из реальности, унося в другое измерение, в котором нет времени и пространства? Разве можно вызывать у неё чувство стыда за её природу, которая и так обошлась с ней слишком жестоко?

      «Мириам, моя шоколадка с горячей молочно-кремовой начинкой, – повторял я про себя. – Только что я выдавил из тебя часть твоего лакомства, и теперь я готов вкусить его».

      Мои губы неуверенно нащупали липкого барашка в её пальчиках. Это был солоноватый вкус сырого яичного белка. Странно, но я не испытал рвотного рефлекса, которого так боялся.

      Мириам оживилась. Глаза вспыхнули азартом, ротик возбуждённо приоткрылся. Я делал всё точно так же, как она: смаковал губами барашка, перемалывал его, рассасывал глазурь, прежде чем проглотить. Мой взгляд был по-прежнему прикован к двум чёрным янтарям, мерцавшим в темноте. От всех этих действий и осознания своей порочности у меня кружилась голова.

      Она достала ещё одного – самого сочного из всех, его как будто специально обмакнули в соусе. Потом зажала его передними зубами и, прильнув ко мне, слилась в поцелуе.