Земля Русская пропитана эмоциями любви, публичными признаниями: «Москва, Москва! Люблю тебя, как сын, как русский: сильно, пламенно и нежно! / Люблю священный блеск твоих седин / И этот Кремль, зубчатый, безмятежный!» (М. Ю. Лермонтов)[5]. Славянофил И. С. Аксаков издавал в 1867 году специальную газету «Москва», в которой выражал и свой эмоциональный настрой и мотивировал особое отношение к Москве русского человека:
Верещагин П. П. Вид Московского Кремля. 1897 г.
Имя Москвы – целое знамя. Называя Москву, мы называем всю Русь. Москва есть символ русского единства – не только государственного, подверженного историческим случайностям, определяемого временными политическими границами, – но высшего единства всей Русской земли в пределах и вне пределов Российской империи. Если возможно было вывести центр правительственный из Москвы, то невозможно ей перестать быть средоточием жизни земской. Москва носительница и хранительница русского народного духа. Москва – представительница тех коренных народных стихий, из которых сложилась Россия: тех земских, долго сокровенных, непризнанных порою загнанных презренных сил, которыми однако ж только и стоит, живёт и держится, только и может быть сильно и славно русское государство[6].
А. С. Пушкин объяснялся в любви не только Москве, но и другому знаменитому городу:
Люблю тебя, Петра творенье…
‹…›
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вид на Исаакиевский собор в Петербурге
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
«Я русский, я люблю молчанье ночи мразной…» – так начал А. А. Фет публикацию своих стихотворений в сборнике 1850-го года. А в стихотворении «Чудная картина…» – у него тот же мотив:
Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна.
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег[8].
Кто же это едет ночью, в санях, по снежной равнине в «одиночестве» (в последней строке выделяется это слово)? Уж не монах ли? Лингвистически образованный Фет знал, конечно, что по-гречески «одинокий» – это μοναχος. Может, это он едет в силу послушания из скита в скит?..
Как много красоты и поэзии в нашем русском Севере! Не только мужское, но и женское сердце отзывается:
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С её холодною красою
Любила русскую зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани, и зарёю поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
А. К. Толстой пропел вдохновенный дифирамб русской степи:
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Тёмно-голубые?
И о чём звените вы
В день весёлый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?[9]
Поэт нарисовал пленительную картину вольной скачки коня по цветущему полю: он мчится, неукротимый, летит стрелой; мил их сердцам – человека и коня – степной простор с темно-голубыми, смотрящими на них цветами.
Да, васильки, васильки…
Много