– Получается?
– Не всегда. Зачем-то на Тунгуса с Зямой сорвался. Подфартило – этап ушёл. Законники мне бы растусовали, что рамсы попутал, – замечаю его непонятливость и перевожу с тюремного на русский. – Популярно объяснили бы мою ошибку, возможно – пером в бок.
Ганса не радует перспектива становиться законченным зэком.
– Покурить бы…
Ну, здесь нет папиросного ларька. Пиджак с кровавым пятном уплывает в недра камеры, взамен получаем горсть табака-самосада и кривые обрывки газетной бумаги.
– Учись, Фашист, – веско талдычит Василий. – Курева всегда мало.
Он глубоко вдыхает вонючий дым, отдаёт мне самокрутку. Бывший владелец пиджака получает бычок последним. Всего одна жалкая затяжка, и огонёк обжигает пальцы.
– У вас в Германии небось сигары буржуйские?
Новичок не успевает ответить Трактору, что он советский немец. Наши национальные откровения прерываются. Пупок с лычками сержанта выводит меня и Мюллера в коридор, втыкает носом в стену. Гремят замки, лязгают двери, повторяя в миллиардный раз тюремную музыку. Нас ведут куда-то вниз через бесконечные лестницы и проходы, широкие по дореволюционной моде. Но даже бесконечность рано или поздно достигает финиша. В нашем случае это пенал метр на два метра, не только без койки, но даже без стула. Наконец меня вталкивают в допросную камеру, где стол и два табурета, всё привинчено к полу. Хмурый лейтенант госбезопасности топчется на ногах. В руках у него тощая папочка с моей фамилией на обложке, протягивает её капитану, что занял насест за столом.
– Ещё один, товарищ капитан. Пятьдесят восьмая – двенадцать, недонесение о контрреволюционном преступлении.
Старший из двух гэбэшников – наверняка любимец женщин, чернявый красавчик кавказского типа с тонкой полоской усов. Летёха такой же простой, как все наши поволжские. Молодая лысина и полнота здорово портят облик грозного гэбиста с орденом Красного Знамени на застиранном сукне гимнастёрки.
– Связан с Мюллером?
– Нет, товарищ капитан. Член семьи изменника Родины. Его тоже – в Москву?
Дело принимает неожиданный оборот. Откуда-то свалились залётные москвичи. Лубянка забирает Фашиста у Казанской госбезопасности. Вот новости! И меня заодно?
– Обязательно! – смуглая рука с редкими волосиками властно шлёпает по столешнице. – Что вообще у них за порядки? Почему, ёпть, враги народа в одной хате с блатными? Не во внутренней тюрьме НКВД?
Я сочувственно киваю. Да, непорядок! И общество ворья опостылело.
Капитан не обращает внимания. Он рассматривает листики моего дела, ту часть, что пришпилена к тюремной «истории болезни».
– ЧеСеИР – не преступление. О чем же ты, паскуда, умолчал? Небось отец готовил поджог в паровозном депо?
Вопросы падают один за другим,