Однажды он увидел ее случайно в слезах. Тогда он так растерялся, что и не нашел, что сказать. Но после – сколько он утешал ее, жалел, успокаивал. Она стала для него идолом. Но она ведь была еще и женщиной, живым человеком – и это придавало новые краски и новые оттенки в этой серой, мрачной и промозглой действительности. Он осознавал, что придумал ее, но это же и радовало. Это был его секрет, его тайна, его личная собственность – неприкосновенная, никому не известная, кроме него самого. Это – его, и никто никогда не прикоснется к этому, ни с какой стороны и ни с какой-либо целью. И, конечно же, он знал, что их две – одна живет, работает в реальной жизни, своей жизни; другая – живет в его жизни, в его сознании, в его воображении. И одна и другая были одинаково для него дороги, а, может быть, по-своему любимы.
Активисты совершили очередную гадость. «Колек, тебя кидают с библиотеки и завхоза» – гласила полученная малява. Как раз вечером пришел начальник отряда за объяснительной по поводу курения. Оказывается, прав был Синица, загнавший маляву. Пока Николай лежал в санчасти, актив «слил» оперу и начальнику отряда компромат на него, плюс акт, составленный накануне контролером за курение в санчасти. Принято решение о снятии его с должности завхоза отряда и одновременно предлагается освободить для актива библиотеку, где теперь будет «совет отряда». Назавтра с утра Николай проскочил с толпой в калитку КП и пробился в отряд. Библиотека была открыта, за столом сидели новый завхоз и новый бригадир. Включен телевизор, на столе чиф.
– Кто вам дал ключи? – спросил с порога Николай.
– Отрядник.
– Мужики, вы в курсе, что вы совершили блядский поступок?