– Врешь.
– Там в Тихом океане тоже купаться нельзя.
– Как нельзя? Все купаются и не жужжат.
– Ты по географии что, двойку получила? Тихий океан – он леденющий. Там, в Америке у них, он не выше четырнадцати градусов. Да? Не знала?
– А ты отличница, что ли? – нахмурилась я. С отличницами у меня разговор короткий. Не нашего поля они ягоды. Сидят на первых партах, мечтают о карьере. Понимают, что такое диффузия. И интеграл. Нам с ними говорить не о чем.
– Ну и отличница. И что? Хочешь, и тебя научу? – у Катерины оказалась редкая особенность, она просто обожала брать кого-то на поруки. А я, соответственно, была идеальным объектом для порук. Так оно и пошло, особенно после того, как выяснилось, что учиться нам предстоит в одном и том же классе. Катерина взяла надо мной шефство, усадила, не дожидаясь согласия с моей стороны, рядом с собой, на второй парте, что смутило не только меня, но даже и учителей. Они считали, что зря она, Катерина, связалась со мной. Что я ее обязательно научу плохому. Материться – уж как минимум.
– Ты девочка хорошая, умненькая, – говорили ей. – Зачем тебе с ней водиться?
– Я должна ей помочь, – отвечала она, глядя ясными, красивыми васильковыми глазами на учителей. Особенно на математика. Он от меня вообще всегда сходил с ума, я была его самым страшным ночным, или, вернее, школьным кошмаром. Никогда не носила сменки, не стирала рубашек вовремя (а как, если маме вообще в голову не приходило, что у меня рубашек должно быть хотя бы две). Дневники и учебники убивала в хлам. А научить меня сложить два плюс три было невозможно, сколько ни ори. Формулы вылетали из другого уха со скоростью света. К тому же начала покуривать.
– Смотри, она все равно потом пойдет в ПТУ, – вздыхали все, но Катерина решила, что я обязана, просто обязана перейти в следующий класс. Ее уверенности и упертости можно было только позавидовать. Даже я не разделяла ее оптимизма.
– Ничего у меня не получится.
– Тут нет ничего сложного, – уверяла меня Катерина, усаживая в своей семиметровой комнате, пока у меня дома мама ругалась с папой или, если его тоже не было, «хотя бы вздыхала немного». Мама, кстати, была счастлива, что появилась Катерина.
– Хоть раз в жизни ты нашла с кем общаться, – коротко высказалась она. – Горе ты луковое.
– Мам, а ты меня любишь? – поинтересовалась зачем-то я.
– Любила б, если бы ты хоть немножко на человека была похожа. Ну ничего, может, хоть Катя на тебя повлияет.
– А папу любишь?
– Иди ты, – отрезала она. И пояснила популярно, куда именно мне следует идти. Я же пошла к Катерине. Она усаживала меня в своей семиметровой комнате, брала в руки карандаш и принималась играть в учителя. Учить других она любила больше всего на свете. Она следила, чтобы я записывала все, она давала мне задания. Рассказывала смешные истории, которых почему-то у нее имелся целый миллион, а потом мы шли гулять. Никогда до этого у меня не было человека, которому на самом деле не наплевать на то, что я ничего не знаю и не умею