Голубка спит перед совой полночной.
Изменник не открыт. Перед змеей
Сторонятся, заметив издалека,
Но жала зла во сне не видит око.
Вот подло он проник в покой, обходит
Красавицы постель; и жадный глаз
Вращается и сердце властно водит:
Покорное, когда ударить час,
Руке отдаст настойчивый приказ,
И облако, скрывавшее ревниво
Луну, рука отбросит торопливо.
Нас огненное солнце ослепляет,
В глаза ударив прямо из-за туч;
Тарквиний, полог распахнув, мигает
И щурится. Быть может, так могуч
Свет красоты, иль стыд слепит, как луч,
Но он закрыл глаза свои мгновенно,
Как бы увидев солнце дерзновенно.
О, если б им и умереть в затменьи!
Злодейство не шагнуло б чрез порог,
И Коллатин с Лукрецией бы мог
Вкушать на ложе чистом наслажденье.
Увы, глаза открылись, и порок
Украдет у Лукреции, коварный,
Восторг души святой и лучезарный.
Она щекою на руку склонилась:
Так поцелуй подушки утаен;
Та надвое печально разделилась,
Чтоб своего достигнуть с двух сторон.
Меж двух холмов головки сладок сон.
Она лежит невинным изваяньем,
А гнусный взор скользит по ней с желаньем.
Рука другая свесилась с постели:
На зелени покрова белизна —
Как маргаритка в зелени в апреле;
В испарине, как в жемчугах она.
Как златоцветы, очи в неге сна
Скрываются до утра в их темнице,
Чтоб день красой обвеять сквозь ресницы.
О, скромность дивная! О, шаловливость!
Как золото, колышет волоса
Дыхание. На поле смерти – живость,
Вторженье смерти в жизни чудеса.
И жизнь и смерть во сне ее – краса.
Как будто между ними не боренье,
Но в жизни – смерть, а в смерти – вдохновенье.
Два миpa – грудь невинна и упруга:
Шары слоновой кости с голубым.
Знакомо им лишь иго их супруга;
Они ему принадлежат, он им.
Тарквиний вновь тщеславием палим:
Как узурпатор гнусный, неуклонно
Владельца их он хочет свергнуть с трона.
Все, что он видит, – ощущает знойно.
Все, что подметит, – алчет, опьянен.
Все жадный взор волнует беспокойно;
В изнеможеньи страсти, изумлен,
С несказанным восторгом видит он
Кораллы губ, и жилки голубые,
И кожи блеск, и формы неземные.
Как жертвою играет лев рычащий,
Победой острый голод утолив,
Стоит Тарквиний над душою спящей,
Страсть созерцаньем пламенным смирив,
Он подавить не волен свой порыв.
Ты, глаз, смирить безумье страсти в силах,
Но кровь зато огнем струится в жилах.
Рабы всегда в сраженьи мародеры,
Сторонники злодейств и мятежа.
В крови, смеясь, они купают взоры,
Ни