– На что? Зачем, кузен Дюк? – воскликнул он с нетерпением. – Лошади смирны, как телята. Ведь вы же знаете, что я сам объезжал уносных, а дышловые у меня под кнутом, так что не будут артачиться. Здесь месье Лекуа, а он знает, как нужно править, потому что часто ездил со мною. Что вы скажете, месье Лекуа, есть ли тут хоть тень опасности?
Не в характере француза было обманывать надежды, так доверчиво возлагавшиеся на него. Хотя при виде пропасти, открывшейся под его ногами, когда Ричард повернул переднюю пару, глаза француза выкатились из орбит, как у рака, но он все же наклонил голову в знак согласия. У немца не дрогнул ни один мускул на лице, и он внимательно следил за каждым движением. Грант ухватился обеими руками за край саней, готовясь выскочить, но врожденная робость удерживала его от прыжка, к которому побуждал физический страх.
Ричард неожиданным ударом бича заставил уносных свернуть в сугроб, прикрывавший рытвину; но, провалившись в глубокий снег, горячие кони решительно отказывались идти дальше. Крики и удары кучера заставили их только попятиться на дышловых, которые в свою очередь подались назад. Единственное бревно, выдававшееся над краем обрыва и полузасыпанное снегом, было слишком слабым препятствием, и прежде чем Ричард заметил опасность положения, половина саней повисла над пропастью в тридцать метров глубины. Француз, которому с его места опасность грозящего падения была виднее, чем кому-либо, инстинктивно подался вперед и крикнул:
– Ах мой дорогой месье Джек! Ой, ой! Что вы делаете?
– Проклятие, Ритшард! – воскликнул немецкий ветеран, поглядывая через край саней с несвойственным для него волнением. – Вы сломаете сани и убиваете лошадей!
– Добрый мистер Джон, – взмолился пастор, – будьте благоразумны, добрый сэр, будьте осторожны!
– Вперед, упрямые черти! – ревел Ричард. – Вперед, говорят вам!.. Мистер Лекуай! (Ричард был слишком взволнован, чтобы соблюдать правильное произношение, о котором он вообще не особенно заботился.) Месье Лекуай, пожалуйста, освободите мою ногу, вы так притиснули ее, что немудрено, если кони артачатся.
– Ой, ой, ой! – воскликнул судья. – Они все убьются!
Елизавета пронзительно вскрикнула, а черное лицо Агамемнона приняло грязно-серый оттенок.
В эту критическую минуту молодой охотник, который во время обмена приветствиями упорно молчал, выскочил из саней Мармадюка и бросился к лошадям. Кони, осыпаемые ударами, продолжали бесноваться, отступая назад. Схватив под уздцы ближайшую, юноша дернул ее с такою силой, что пара последовала за ним и вернулась на дорогу, на то же место, где стояла раньше. Сани приняли обычное положение так внезапно, что опрокинулись от быстроты размаха.
Немец