2
Каден бегом пересек уступ перед центральным двором Ашк-лана, но сбавил темп, оказавшись внутри. Его тревога, столь острая и ясно ощутимая при виде растерзанной козы, понемногу утихла, пока он спускался с горных вершин, все ближе к теплу и дружелюбному духу монастыря. Теперь, двигаясь по направлению к основной группе строений, он чувствовал, что глупо было так нестись. Конечно, причина смерти животного по-прежнему оставалась загадкой, однако и горные тропы таили свои опасности, в особенности для тех, у кого хватало ума бегать по ним в темноте. Каден перешел на неспешный шаг, собираясь с мыслями.
«Мало мне того, что я потерял козу! Если бы я вдобавок умудрился еще и ногу себе сломать – вот тут-то Хенг точно исхлестал бы меня до крови!»
Гравий монастырских дорожек хрустел под подошвами его сандалий. Это был единственный звук, не считая жалобных завываний ветра, который то налетал порывом, то вновь стихал, то принимался кружить между узловатыми ветвями деревьев и холодными каменными стенами. Все монахи были уже внутри; кто-то сгорбился над миской, кто-то постился, сидя со скрещенными ногами в зале для медитаций и постигая пустоту. Подойдя к трапезной – длинному, низкому каменному строению, источенному ветрами и дождями до такой степени, что оно казалось едва ли не частью скалы, – Каден приостановился, чтобы зачерпнуть горсть воды из бочки возле двери. Сделав глоток и чувствуя, как вода стекает в гортань, он воспользовался моментом, чтобы выровнять дыхание и замедлить биение сердца. Не стоило приближаться к умиалу в состоянии смятения, со спутанными мыслями. Превыше всего монахи хин ценили спокойствие и ясность. Учителя не раз пороли Кадена за беготню, за крики, за слишком поспешное действие, за необдуманное движение. К тому же он уже был дома; вряд ли убийца козы станет рыскать здесь, среди этих суровых построек.
Вблизи Ашк-лан не производил большого впечатления, тем более ночью: три длинных каменных здания – спальный корпус, трапезная и зал для медитаций, – стояли с трех сторон квадратного двора, их бледные гранитные стены были, словно молоком, облиты лунным светом. Они жались к самому краю отвесного утеса, так что четвертая сторона двора зияла провалом, над которым виднелись небо с облаками и ничем не заслоняемые предгорья, выходившие к далекой степи на западе. Далеко внизу травяные луга уже наливались весенней цветочной кипенью – качались на ветру синие хелендеры, там и здесь виднелись купы монашкиных