«Все! Надо будет и ее привести в тот пристойный вид, в котором находится “Эскильстуна”», – решил он, прикидывая, на что еще, такое же полезное, потратить образовавшееся у него свободное время…
С набережной он вышел на улицу, пошел вдоль трамвайных путей. Стал накрапывать мелкий дождь, но он его не замечал.
Его догнали несколько парней, он видел их в таверне.
– Промокнешь, капитан, – узнали его парни.
– Ничего, не глиняный.
– А то, давай с нами. Тут недалеко на площади митинг.
– Против чего митинг? – спросил Эриксон.
– Ты знаешь, в России революция…
– Ну и что? Мы-то в чем провинились? Мы – нейтральные, – отмахнулся от приглашения капитан и, смахнув с фуражки дождь, добавил: – Пустое это дело – митинги. Работать надо, а не митинговать. Думаю, те, кто должен вас услышать, под дождем мокнуть не станет.
Подошел трамвай. Парни веселой шумной гурьбой втиснулись в дверь. Последний, уже стоящий в проеме, протянул руку:
– Поехали, капитан. Не пожалеешь!
Идти в одиночестве под дождиком не хотелось, хотя он уже потихоньку шел на убыль, и дождевые тучки уплывали за город. К тому же эти молодые, веселые парни понравились ему своей энергией, оптимизмом. Он принял протянутую руку, и они с шумом и гоготом втащили его в уже трогавшийся трамвай.
Вместе с ними он стоял в тамбуре, они продолжали начатый еще по пути к трамвайной остановке спор. Эриксон не особенно вникал в него, слышал только обрывки фраз:
– А что финны? Их тоже втянули!
– Кто не захочет, того не втянешь. Нас же не втянули…
– Есть такое слово «солидарность», – один из парней обернулся к Эриксону. – Для этого митинги. Это я не только им, но и тебе, капитан! – И снова продолжил, уже своим товарищам: – Если все мы, рабочие и крестьяне, не поднимемся, Россию задавят…
На третьей остановке они высыпали из трамвая. Эриксон не собирался выходить. Но он стоял в их окружении, и когда трамвай остановился, они из вежливости посторонились, пропуская его. И он, вопреки своему желанию или, наоборот, уже проснувшемуся в нем любопытству взглянуть на тех, кто в такую погоду митингует, вышел.
Еще спускаясь с подножки трамвая, он увидел неподалеку небольшую толпу. Люди стояли под все еще сеющим мелким дождиком, а над этой мокрой толпой он увидел такие же мокрые, с расплывшимися по ткани буквами, самодельные транспаранты: «Социалистическая революция в опасности!», «Не позволим задушить революцию рабочих и крестьян!», «Новая Россия, мы с тобой!»
Эриксон потом, позже, сам себе не мог ответить, почему он так легко поддался на уговоры молодежи поехать с ними? Возможно, ему просто захотелось вернуться в свою далекую и совсем не безмятежную молодость, когда он был таким же, как и они: способным на бессмысленные поступки, а то, случалось, и на довольно опасные авантюры? Но, скорее