А началось оно с несказанной удачи: знакомый маклер порта Лулео прислал ему телеграмму, в которой предлагал перевезти в Стокгольм лес для мебельного комбината. Путь до Лулео хоть и не близкий, но, по здравому размышлению капитана, «игра стоила свеч». Тем более, что над Скандинавией стояла ранняя тихая осень, до жестких осенних ветров и суровых штормов в Ботническом заливе было еще далеко.
К этому времени капитан Эриксон уже не один месяц основательно сидел на финансовой мели и с нетерпением и надеждой ждал той неожиданной удачи, которая к везучим людям всегда приходит нежданно-негаданно, но всегда своевременно. Эриксон считал себя человеком фартовым. Удача всегда поворачивала к нему свой светлый лик в то самое время, когда он в чем-то очень нуждался.
Так случилось и сейчас. Уже больше месяца он почти не выходил в море, сделал лишь пару коротких рейсов по озеру Меларен, что возле Стокгольма. Домашнее дело. Но это было не плавание, а так, колгота, не доставившая ему ни удовлетворения, ни денег. Их хватило лишь на уголь для котла, а мизерные остатки пошли на сигары для капитана и на бутерброды для команды.
И вот – совершенно неожиданно – телеграмма из Лулео. Она согрела их, окрылила надеждой. Стали торопливо собираться. Но счастья никогда не бывает через край. Уже перед самым отплытием случилась неожиданная задержка: к назначенному времени не явился кочегар. Накануне он вместе с ними носился по пароходу, готовясь в плавание. Явился на пароход и утром. Перед отплытием ненадолго отпросился и… исчез.
Прождали час, потом второй. Злые на кочегара, они молча сидели в рубке: невысокий, но плотный рыжеволосый энергичный капитан Эриксон и долговязый аскетичного вида рулевой Рольф. Капитан время от времени нервно пощипывал свою рыжую шкиперскую бородку, рулевой вытирал о рукав куртки свою губную гармонику: не решался в томительные минуты ожидания поднести ее к губам и тем самым вызвать капитанский гнев. Он уже и так висел в воздухе. Сколько помнил Эриксон – а они были связаны с Рольфом общим делом уже около пяти лет – эту свою гармонику он редко выпускал из рук. Она была у него вроде талисмана. Играл редко, и то лишь когда оставался наедине и был чем-то озадачен, или когда случалось у него плохое настроение. Причину никогда не сообщал. И мелодии у него в большинстве своем были грустные, унылые.
Капитан вообще мало что знал о Рольфе. Попытки что-либо у него выведать не увенчивались успехом. На откровенный разговор тот не шел, отделывался ничего не значащими фразами. А впервые капитан приметил Рольфа на бирже в те дни, когда сумел скопить немного денег и купил «Эскильстуну», представлявшую тогда уродливое ржавое корыто. Высокий, нескладный и несколько флегматичный, Рольф в очереди на бирже никогда не кричал, не махал руками, словом, никак не пытался привлечь к себе внимание работодателей и поэтому всегда оказывался последним в толпе жаждущих получить работу. Как-то в этой толпе он услышал чей-то отзыв о Рольфе: «Блаженный. Только его Бог ему что-то не очень помогает».
Эриксон вытащил его из толпы, спросил:
– Тебя устроит грязная работа?
– Если чистить нужники, то – нет!
– Вон там, у пирса, стоит кусок железа, – Эриксон указал ему на гавань. – Сходи, посмотри. Я хочу сделать из него… – он смолк, подбирая подходящее слово, – …красоту.
Рольф согласился. И они вдвоем от рассвета и дотемна пилили, строгали, тесали, клепали, шпаклевали, красили. На это ушло четыре месяца. Эриксон платил Рольфу, чтобы тому только хватало на еду. Но тот ни разу не возмутился, не поссорился с Эриксоном. Его тоже увлекла идея капитана сделать из проржавевшего корыта красавец пароход.
Они сделали это, и уже несколько лет на нем плавали. Сейчас же сидели в уютной капитанской рубке и ждали кочегара. А над их головами висела ярко раскрашенная картинка, на которой был изображен скользящий по водной глади пароходик. Он словно летел по воздуху, отражаясь в тихих водах безбрежного моря. Возможно, он такой и был когда-то, когда его только спустили со стапелей на воду. Правда, назывался он тогда по-другому, но Эриксон решил: поскольку он дал кораблю новую жизнь, вопреки всем морским регистрам, даст ему и новое имя, ласковое и нежное женское – «Эскильстуна».
Стоящий у пирса пароходик несколько напоминал эту немножко романтизированную картинку, но был более приземленным: не совсем мечта капитана Эриксона, но все же… Разве бывает такое, чтобы мечта во всем соответствовала реальности?
Прождав кочегара еще часа два, Рольф отправился на его поиски к ближайшей портовой таверне, месту постоянного сборища ищущих работу матросов. Там обычно отирался кочегар. Но никто не вспомнил, появлялся ли он здесь в это утро. Не нашел там Рольф и никого, кто бы согласился вот так сразу, без долгих раздумий и сборов, отправиться с ними в рейс. Но время поджимало: в Лулео их ждали работа и деньги. И все же они еще какое-то время просидели в терпеливом ожидании. Наконец капитан обернулся к Рольфу, решительно спросил:
– Ну что? Рискнем?
Рольфу не нужно было расшифровывать смысл вопроса.
– Как решишь, капитан, – согласился рулевой,