Я вошёл в дом, снял куртку. Сверху раздался глухой топот, потом шум возни.
– Маша! – позвал я.
Но жена не откликнулась. Может, не расслышала?
Узел на правом ботинке никак не хотел поддаваться. Когда мне, наконец, удалось стянуть с себя обувь, шум наверху усилился. Из распахнутой двери в кухню валил дым. В ноздри мне ударил густой запах жарящихся котлет. На лестнице мелькнули голые ступни жены. Я поднялся наверх и увидел такую картину: Зоя стояла, скрестив руки на груди. Она насупилась и выпятила нижнюю губу. Мария возвышалась над ней грозовой тучей:
– Сколько раз я тебя просила не обижать сестру!
– Она сама виновата! Я первая увидела папу в окно! А она начала меня обгонять!
Из-за кресла показался круглый бок, покрытый крохотными трещинками, и снова исчез.
– Что случилось? – серьёзно спросил я.
Мария нервно откинула волосы со лба.
– Зоя ведёт себя с ней как с игрушкой. Толкает, крутит её. Я говорю, что так нельзя!
– Она сама виновата… – буркнула девочка.
Я присел на корточки, чтобы видеть глаза Зои. Маленькая планета вылетела из-за кресла и юркнула мне за спину.
– Зоя, – сказал я как можно мягче, – не дуйся, пожалуйста.
Дочка ещё больше выпятила нижнюю губу и отвернулась.
– Ей просто нужно попросить прощения, – вмешалась Мария. Вокруг рта у неё появились некрасивые морщинки, которых я раньше не замечал.
– Ты извинишься? – спросил я, положив руку Зое на плечо.
– Пускай сначала она!
– Она не говорит.
– Мне-то что! – Зоя отступила на шаг назад.
Мы с женой переглянулись.
Маленькая планета, будто забыв о ссоре, начала медленно кружиться вокруг нас. Я поднялся.
– Ну, тогда…
Зоя хорошо знала этот тон. Она закатила глаза.
– Ну ладно. Я извинюсь.
Её губы сжались в тонкую линию, затем что-то промямлили.
– Мы ничего не слышим, – сказала Мария.
Зоя сжала кулачки. Почуяв неладное, я шагнул вперёд, но было уже поздно. Глаза Зои сверкнули непокорным огнём, она развернулась и с ловкостью заправского футболиста врезала ногой по крутящейся сфере. Планетка со свистом взлетела к потолку. Послышался треск, и в следующую секунду нам на головы посыпался дождь из стекла.
– Зоя! – взревели мы с Марией.
В ответ – короткий вздох. Я открыл глаза и увидел кое-что пострашнее разбитой люстры. Наша девочка стояла, бессильно опустив руки, как маленькая бледная моль. На белой щеке красная полоска – ровная, словно прочерченная по линейке. По коже скатилась рубиновая капля, задрожала на подбородке и полетела вниз. Затем из пореза полился тёмный ручеёк.
Я услышал, как Мария охнула и попятилась.
– Стой! – крикнул я, но поздно: под ее голой ступнёй хрустнуло стекло…
Что было дальше, я не помню.