Затем, она, уехала в Ялту. Пару раз, от неё, приходили письма. Она, зная моё трепетное отношение к морю, воспитанное на песнях Утесова, описывала прелести приморского городка и приглашала в гости, тем более, у неё, там, жила, с войны, еще одна тетка, уже по отцу.
Глава пятая
И вот.
В конце июля, подготовившись к экзаменам, я поехал поступать в Херсонскую мореходку, которая готовила средний командный состав для рыболовецкого флота Союза.
Экзамены сдал успешно.
Друзья из экипажа, с которыми я «скорешился» и сдавшие, так же, как я, экзамены, уговорили, меня, отметит «это дело». Благо сухое вино продавалось из автоматов, на каждом углу, вместо газировки. Поскольку, я, не очень-то, «увлекался» этой дрянью, то, быстро, захмелел. До экипажа, ребята, донесли, меня, на руках.
А, на следующий день грянул гром. Дошла очередь до медкомиссии. Головная боль, трясущееся «нутро», еще не прошли. Давление зашкаливало. Мои объяснения, что это последствие «вчерашнего», не помогли. Даже, наоборот, дескать, «пьяниц, нам тут, еще не хватало». Два дня я валялся в постели, оглушённый данным обстоятельством. Ехать домой и расписаться, в крушении всех своих надежд и планов, не хотелось.
В душе подымалась злость. Хотелось переложить вину, в случившемся, на весь мир, который меня не понимает.
На третью ночь, вскрыл каптерку боцмана. Того, который и сказал обидные слова о «пьяницах». Набил сумку кожаными ботинками, тельняшками, шариковыми ручками, дефицитнейший, по тем временам, товаром. Прихватил несколько десятков наручные часы, с настоящими, морскими, компасами. И, подался, через Николаев, в Крым.
В Симферополе сдал, за полцены, «барахло», «жучкам», крутящимся около комиссионных магазинов. Затем, с ветерком, «долетел», последним троллейбусом, до Ялты.
В Ялту прибыли, уже заполночь. В поисках места для ночлега, пройдя, чуть вниз в сторону города и вверх, вправо, в гору, набрел на блоки, прогретые солнцем днём. Нашел блок, со всех сторон закрытый кустами и, кинув сумку под голову, заснул.
Всю ночь проворочался на твердой плите, с тоской вспоминая, какая была мягкая трава в Ташкентском привокзальном скверике, куда, я, начитавшись и наслушавшись центральной пропаганды, и, преисполненный желанием поучаствовать в восстановлении города, разрушенного землетрясением, добрался в начале прошлого лета.
Каникулы еще не наступили, но я перестал, уже, после майских праздников, ходить в школу, поскольку разругался, «вжуть», с преподавательницей немецкого языка, сосланной из Белоруссии, за связь с немцами и мучавшей