Уже будучи студенткой учу в присутствии деда стихотворение Павла Васильева «К Наталье»: «…чтобы твое яростное тело с ядрами грудей позолотело, так, чтоб наглядеться я не мог». Дед возмущается: «Какая ггубая эготика!»
Бабушка, папина мама, в Гражданскую войну была фельдшерицей у Буденного, а в Отечественную стала фронтовым хирургом. В первые месяцы войны мой папа попал в окружение, от него долго не было вестей. Бабушка по 16—17 часов подряд оперировала, а в редкую минуту тишины шла в лесок, обнимала дерево, прижималась лицом к коре (чтобы никто не слышал) и молила Бога, чтобы он спас ее сына. И папа вернулся! Они вышли из окружения с оружием, документами и знаменем, так что СМЕРШ ни к чему не мог придраться; правда, весил папа после скитаний 36 кг. И вот я – вся такая дура-пионерка-атеистка – ехидно спрашиваю бабушку: «А если бы папа не вернулся, ты бы продолжала верить в Бога?» Бабушка тихо отвечает: «Тогда ты бы не родилась на свет и некому было бы задавать идиотские вопросы» – и все гладит сухой жесткой ладошкой мою глупую, бедную мою голову…
Еще немножко, связанное с Буденным. Папин учитель, академик Александр Львович Минц, в молодости служил в Первой Конной, там затеял первое советское радио (электричество добывали молодые бойцы, по очереди крутившие педали велосипеда без колес – типа динамомашины). И вот к его юбилею папин институт сделал подарок со множеством памятных намеков: вроде тачанка, а на ней три ракеты, на которых надеты буденновские шлемы; внутри бутылочки; одна с рисунком в виде трех пятиконечных звездочек (внутри коньяк), другая – с тремя пшеничными колосками (внутри водка), а на третьей изображены три свеколинки, и внутри натуральный самогон, моя мама специально за ним в деревню ездила. Александр Львович сказал, что со всеми поделится коньяком и водкой, но уж самогон выпьет сам, один, лично.
Папа закончил военную академию и служил потом в разных местах, в том числе на аэродроме в степи. Построили аэродром, крохотный военный городок рядом – и все, даже воды нет, привозят