– Сынок, это фантастика, – сказал Дэвид, хотя на душе у него все еще было неспокойно.
– Спасибо, – ответил Таннер. – Я ее весь день делал.
– Просто шедевр. А для тети Пегги сможешь снова настроить?
– Почему ты все время уезжаешь? Ты что, теперь всегда будешь на работе, как папа Трэвиса?
– Просто меня попросили кое-что написать. Как раньше, когда я работал журналистом…
– Когда еще была мама? – закончил за него Таннер.
– Да.
– Мама была красивая?
– Ты же знаешь. Я много раз тебе говорил, что да.
Неужели ребенок догадался, что сегодня у отца не совсем обычные планы на вечер? Наверное, он что-то почувствовал. Сын пытался защитить мать, которой не помнил, – это и тронуло Дэвида, и слегка напугало.
– Расскажи, какая она была красивая.
– Как первые лучи утреннего солнца, стучащиеся в окно.
– А еще?
– Как греза ангела.
– Она была така-а-а-я красивая…
– …что, если посмотришь в словаре слово «красавица», там будет написано…
– «Мама Таннера»!
– Точно. Именно это там и будет написано.
– Могу я тебе кое в чем признаться?
– Конечно, – сказал Дэвид.
Они сидели в его «жуке» на парковке гриль-бара «Даймонд». Кэти сняла обруч с кошачьими ушками, позволив волосам рассыпаться по плечам – кроме пары боковых прядей, которые она на манер хиппи повязала вокруг головы. От нее пахло дешевым шампунем и арахисовым маслом. С первой минуты встречи она грызла ноготь на левом указательном пальце, который не выпускала изо рта. «Не пора ли ей озаботиться своим здоровьем, – подумал Дэвид, – с учетом того, сколько лака для ногтей попадает в ее организм?» Едва успев сесть в машину, она настроила радио на местную музыкальную индистанцию и стала подпевать какой-то мутной песне Тори Эймос, которую Дэвид слышал первый раз. На Кэти были черные чулки, зеленое платье, а поверх него – футболка с Ramones. Было совершенно очевидно, что она никогда толком не слушала Ramones, но это не мешало Дэвиду пялиться на ее губы.
– Ненавижу «Даймонд», – сказала она. – Ну ладно, не ненавижу. Это слишком сильно