После инсульта Гиндина парализовало. Он еще год тянул. Просил сына дать какие-нибудь таблетки, чтоб не мучиться и никого не мучить.
Я летал к нему. Знал, что больше не увидимся.
Юрка встретил меня в аэропорту, прямо у самолета. Узнал. Наверное, по фотографиям. Я-то его, конечно, нет. Мальчишкой когда-то видел. Шашки ему подарил. Он как раз в школу пошел.
– Помните, как мы с вами в «Чапаева» бились?
Помню. Думал, он хочет в шашки сыграть, а он расставил белые и черные в два ряда и давай щелкать. А из меня какой стрелок? Один глаз слепой, другой – «минус девять».
Ошер все смеялся:
– Получил за тебя выговор от сына. «Пап, ты говорил: дядя Веня гроссмейстер, а он же совсем играть не умеет».
Я много чего не умею. Крыс ловить, например.
Одно время мы крыс боялись больше немцев и полицаев. Сильно кусали. Стыдно сказать, но однажды, когда я дневалил в бараке, подметал лапником пол, ночью вылезла откуда-то такая зверюга! Сунул ей лапник в морду. Она зубами вцепилась в еловую ветку, и я сбежал. Маузера с собой не было. А зарезать ножом эту тварь я не смог.
Другой раз прокусила мне нос, когда спал. Снится: течет и течет из носа, утираюсь и утираюсь. Проснулся – а крыса прямо на мне сидит и, честное слово, облизывается, и морда в моей крови.
Ихл-Михл обещал за десять хвостов килограмм муки и коробок спичек.
Жена сразу принялась за меня:
– Веня, неужели так трудно принести Куличнику десять хвостов, а в дом принести муку и спички?
– Ида, а вы видели эти хвосты живьем?
Не принес я тогда ничего. Десять спичек мне дал Берл из своей коробки и отломил кусочек чиркалки.
Однажды я почему-то спросил его: «Берл, а Ихл-Михл умеет драться? Ну, как Джон Уэйн! Или как ты». Он покачал головой.
Что означал такой ответ, не знаю. Да и вопрос дурацкий. А ведь я был уже женат.
А сколько мне было лет, когда Берл Куличник взял меня за руку и привел в боксерский клуб? Лет четырнадцать, уже большой.
Берл меня хвалил. Технику я хорошо осваивал: стойку, движения корпуса, нырки, уходы. Особенно уход – и удар вразрез. Бил здорово в «лапы», по «груше», по мешку. Обязательно с двух рук. Без замаха, но кулак выстреливает, как кольт Ринго Кида. Удар мне Берл здорово поставил. Я даже на спор фанерное сиденье стула насквозь пробивал, обмотав кулак полотенцем. Хулиганы меня уже не задирали: боксер! Даже прозвище мне дали – «куля» (на польском, белорусском, украинском – «пуля»). Да я сам чувствовал себя, как револьвер с полным барабаном. Рвался на ринг.
И вот первый бой. Весь первый раунд молочу противника. А во втором пропускаю прямой правой, точно в нос. Искры из глаз бенгальским огнем и кровянка. Бой остановлен. Мне засчитано поражение. Второй бой. Опять получаю в нос. И третий! А что я могу поделать? Не будешь же только бегать, нырять, уклоняться. Надо бить. Бью, но у этих харцеров деревянные носы.
Как привел меня Берл за ручку в боксерский клуб, так и отвел домой. Утешал, как мог.
– Куля, ты