– Ну, вот видишь, год служишь, а всё девственницей прикидываешься. Вперёд к бойцам, и с лопатами на амбразуру.
– Разрешите выполнять, товарищ капитан?
– Не разрешаю, а приказываю. Убежал, солнышко моё военно-инженерное.
Капитан направился в теплушку, дав понять лейтенанту, что разговор окончен. Над теплушкой, продуваемой всеми таёжными ветрами, развивался выцветший, намоченный всеми таёжными дождями, транспарант «Наш ударный труд и боевые успехи – тебе Родина».
– Хайбендинов! – Крикнул капитан. Из форточки теплушки показалось азиатское круглое лицо с розовыми щеками и заспанными, заплывшими, полузакрытыми, как у только что проснувшегося порося, глазами.
– Чё – Гневно буркнуло лицо из форточки. Но уже через секунду, продрав глаза, лицо заголосило: «Ой, я не я, товарища капитана, не моя говорить, шайтан мой ум забрал, моя не хотель, товарища капитана чё говорить».
Но капитан уже не слышал речей из форточки, он спокойно вытер сапоги о коврик у входной двери в теплушку и зашёл в упомянутое помещение. Двое солдат с носилками, наполненными щебенкой, проходившие мимо, остановились в ожидании продолжения действия. Но ожидаемого представления не последовало, из теплушки не донеслось ни звука. Через несколько минут Хайбендинов с опущенной головой вышел на улицу, неся в руке сапоги капитана.
– Ой, молодец Ильяс, настоящий мужчина, правильно сделал, что начальник убиль. И сапоги правильно взяль. Сапоги хороший, надо сапоги одевать и тайга бежать пока начальник совсем мертвый лежать. Ты беги, мы про тебя никому не скажем, – сказал один из молодых узкоглазых и круглолицых солдат с носилками, который совсем недавно попал в эту забытую всеми часть из далекого аула.
Хайбендинов молча подошёл к бежавшему неподалёку ручью, достал свой белоснежный носовой платок и стал отмывать от грязи капитанские сапоги. Солдаты с носилками замерли в непонимании.
На дворе стояла ранняя осень, но в суровом таёжном крае было уже достаточно холодно. От холодной воды у Ильяса коченели руки, он не знал как и что сказать землякам, которые упёрлись сначала восхищёнными, а затем порицающими взглядами в его спину.
«Идите, пожалуйста, не надо на меня смотреть», – обернувшись, промолвил он уважительно на родном языке.
Двое солдат с носилками молча пошли дальше.
«Не мужчина ты Ильяс, совсем не мужчина», – сказал тоже на родном языке, молчавший всё это время второй молодой солдат с носилками. И здесь произошло неожиданно. Внешне спокойный ефрейтор Хайбендинов резко поднялся, бросил капитанские сапоги, подбежал к солдату с носилками и стал неистово избивать его у всех на глазах, крича что-то не по-русски. Когда Ильяса оторвали от жертвы, он ещё долго не мог успокоиться, продолжая эмоционально что-то выкрикивать и материться уже на русском. После проведения экзекуции над соплеменником ефрейтор Хайбендинов спокойно и понуро вернулся к ручью и продолжил мытьё капитанских сапог. Несколько бойцов более позднего